Жребий брошен. Людмила Шаховская

что господин защитит его от гибели на арене… Ты не близка, матрона, ни с Фавстой, ни с Теренцией… Ты, значит, подруга Юлии, дочери Цезаря?

      – Нет, я не знакома и с Юлией, – ответила Амарилла, окончательно растерявшись.

      – Ни из того, ни из другого круга? Откуда же ты, свидетельница моего бесчестия? – спросила Фульвия, с изумлением осматривая стройную фигуру молоденькой сенаторши, – могу ли я узнать, с кем судьба так неожиданно свела меня? Я тебя никогда не видела нигде, ни у знакомых, ни в храмах, ни в театре.

      – Ты не могла меня видеть… я нигде здесь не была… я провинциалка.

      – Как зовут тебя, прелестная? – спросила Фульвия, меняя гневный тон на ласковый, – ее заинтересовала и внутренне рассмешила наивность Амариллы.

      – Мое настоящее имя Рубеллия.

      – Дочь Рубеллия Плавта?

      – Нет… я ношу имя не отца, а бабушки… так было угодно моему деду.

      Она в смущении теребила свою вуаль.

      – О боги! – вскричала Фульвия радостно. – Наконец-то я нашла в Риме сенаторшу, которая не злословит обо мне и не знает Клодия!

      – А разве твоего мужа все знают?

      Этот вопрос Амариллы прозвучал, точно вопрос ребенка.

      – А тебя, верно, никто не знает, если тебе еще не жужжали в уши обо мне.

      – Меня никто не знает.

      Фульвия расхохоталась этим наивным словам, но тотчас удержала свой порыв.

      – Рубеллия, – сказала она ласково, – чья же ты все-таки дочь?

      Наивная красавица, ободренная мягкостью тона, подняла свои голубые глаза и встретила взор Фульвии, обращенный на нее с улыбкой. Она не умела ни хитрить, ни отвязаться от нежеланного разговора.

      – Пойдем прочь! – шептала ей Красная Каракатица, но Амарилле, с одной стороны, показалось неловко прервать разговор резким образом, а с другой…

      Амарилла случайно взглянула на Луктерия и прочла в его больших смелых глазах такую глубокую скорбь и тоску, и обращенную к ней мольбу, что этот взор галла как бы пригвоздил ее к месту.

      – Я очень мало знаю о своей матери, – тихо молвила она, – я подкидыш[1].

      – Подкидыш? Однако тебя приняли в чью-то семью.

      – Да… я законная дочь своих родителей… я внучка Тудитана, дочь Люциллы.

      Амарилле не пришло в голову, что множество людей в Риме носило эти имена.

      – Внучка Тудитана! Дочь Люциллы! – воскликнула Фульвия. – Так мы родные, моя милая, – ты дочь моей тетки. Мой дед – Кай Семпроний Тудитан.

      – Первое имя моего деда я не знаю, его третье имя я также узнала только недавно, его все зовут просто Семпронием.

      – У него было две дочери, из которых одна – моя мать. Дед рассорился с нею. Не дичись меня, Рубеллия, сядь сюда, вот неожиданность – кузина у меня нашлась!

      Амарилла села на носилки подле Фульвии и сказала:

      – Я слышала только об одной дочери моего деда, моей матери, и не знаю, была ли у него другая дочь.

      – Его дочь Люцилла

1

В Древнем Риме каждый глава семьи имел право отвергнуть не только своего ребенка, но и дитя людей, зависящих от него. Дед внука или дядя племянника мог оторвать от него родителей, если они были под его властью, и отдать чужим людям для усыновления, продать в рабство за границу, или даже просто убить, как лишнего, или по другой причине неугодного ему. Закон был на стороне такого самоуправца.