Мичман Хорнблауэр. Сесил Форестер

он наконец и, удовольствовавшись сказанным, плюхнулся на крышку люка, затем повалился плашмя и пристроился спать, уронив голову на руки.

      – Они неплохо провели время, сэр, клянусь Богом, – произнес матрос рядом с Хорнблауэром.

      – Нам бы так, – сказал другой.

      Рядом с крышкой люка стоял ящик, на четверть заполненный тщательно запечатанными бутылками. Матрос вынул одну и принялся с любопытством ее разглядывать. Хорнблауэру не надо было вспоминать предупреждение лейтенанта – за короткое пребывание в вербовочном отряде он сам имел возможность наблюдать склонность британских моряков к пьянству. Если позволить, через час его отряд будет пьянее французов. Хорнблауэру представилась жуткая картина: он с покалеченным судном и пьяной командой дрейфует в Бискайском заливе.

      – Ну-ка поставь! – потребовал он. От волнения его семнадцатилетний голос дал петуха, как у четырнадцатилетнего, и матрос замялся, держа бутылку в руках.

      – Поставь ее, слышал? – произнес Хорнблауэр в отчаянии.

      Это его первое независимое командование: необычные условия и возбуждение подстегнули живой темперамент, в то же время рассудок подсказывал, что если не послушаются сейчас, не будут слушаться и дальше. Пистолет был за поясом, и Хорнблауэр положил руку на рукоять. Едва ли ему хватило бы духу выстрелить (даже если бы порох не намок, как горько подумал он, вспоминая об этом позже), но матрос, с сожалением взглянув на бутылку, поставил ее на место. Инцидент исчерпан, надо действовать дальше.

      – Отведите их на бак, – приказал Хорнблауэр, – и заприте в носовой каюте.

      – Есть, сэр.

      Почти все французы могли идти, их погнали перед собой, но четырех пришлось тащить за шиворот.

      – Вставать, мусью, – сказал один из матросов. – Сюда ходить.

      Он, очевидно, полагал, что так иностранцам будет понятнее. Приветствовавший их француз проснулся и, поняв, что его тащат на бак, вырвался и повернулся к Хорнблауэру.

      – Я есть офицер. – Он указал на себя. – Я с ними не ходить.

      – Уберите его! – сказал Хорнблауэр. Не хватало ему только спорить о пустяках.

      Он подтащил ящик к борту корабля и выбросил бутылки в море. Видимо, это было какое-то особое вино, и французы решили его выпить, чтобы не оставлять англичанам. Хорнблауэра это не заботило: британский моряк может напиться как казенным ромом, так и марочным кларетом. Он закончил раньше, чем последний француз скрылся в носовой каюте; осталось еще время оглядеться. Он осматривал разрушения, причиненные выстрелом, но свист ветра и непрерывное хлопанье кливера мешали думать спокойно. Все паруса повисли, бриг подпрыгивал, наклоняясь кормой, пока оставленный без присмотра штурвал не разворачивал его, и тогда он терял ветер и резко останавливался, как заартачившаяся лошадь. Математический ум Хорнблауэра приобрел уже немалый опыт по балансу косых парусов на хорошо управляемом судне. Здесь равновесие было нарушено, и Хорнблауэр принялся за задачу о приложении сил к плоской поверхности.

      Тут