Замурованная царица. Иосиф в стране фараона (сборник). Даниил Лукич Мордовцев

святой отец.

      – Хорошо. А из простого воска сделай изображения тех, чьи имена мы носим в сердце.

      – Будет все исполнено, святой отец.

      – Помни, что она, – жрец указал на Хену, – должна во всем помогать тебе: пусть она месит воск своими руками, согревает его своим дыханием, но только не тот, не простой воск, а этот, священный. И делай так, чтобы Амон-Ра не видел твоей работы, чтобы солнечный луч не достигал туда, где ты будешь формовать фигуры, и чтобы, кроме Хену, никто этого не видел, – запомни: никто! Это величайшая тайна божества.

      Ири взял потом Хену за руку и подвел к южным дверям святилища, где в большой глиняной кадке она увидела лотос с распустившимся цветком.

      – Сорви этот цветок священного лотоса и укрась им свою голову.

      Девочка не заставила долго ждать: она искусно отделила цветок от стебля и ловкими пальчиками, на что девочки большие мастерицы, вдела пышный цветок в свои черные густые волосы.

      – Идет мне? – весело спросила она.

      – Очень идет, – улыбнулся старый жрец.

      Молодой месяц давно зашел за темные вершины Ливийского хребта, когда Пенхи и Хену вышли из ворот храма Сохет. На небе высыпали мириады звезд, яркость и красота которых особенно поразительны в тропических странах.

      В воздухе веяло прохладой. Во мраке ночи огромные колонны храмов и аллеи сфинксов казались чем-то фантастическим. Редко кто попадался на опустевших улицах и площадях сонного города.

      Проходя мимо колоссальных статуй Аменхотепа, Хену боязливо жалась к деду.

      – Они, кажется, дышат, – шепотом проговорила девочка.

      – Я не слышу, дитя, – отвечал Пенхи.

      – А как же, дедушка, говорят, что утром, при восходе солнца, они тихо плачут.

      – Да, я сам слышал, – подтвердил старик.

      – О чем же плачут они?

      – Кто это может знать, дитя! Может быть, они не плачут, а жалобно приветствуют бога Горуса, просят, чтобы он возвратил им жизнь.

      Когда наши путники переезжали через Нил, им послышался в тростниках тихий плач, словно детский.

      – Опять плачет крокодил, слышишь, дедушка?

      Плач умолк, и только слышен был шорох в тростниках Нила.

      VII

      Троянский пленник

      Утро следующего дня застает нас в Нижнем Египте, у Мемфиса, на поле пирамид.

      От Мемфиса по направлению к большим пирамидам шли два путника: один – старик в обыкновенной одежде египтянина из жреческой касты, другой своим фригийским колпаком и некоторыми особенностями в одеянии скорее напоминал северного жителя из Фригии или Трои. Последнему было лет под пятьдесят или несколько меньше.

      – Так ты говоришь, около десяти лет не был в Египте? – спросил старший путник.

      – Да, почти девять, – отвечал младший.

      – Где же это ты мыкался?

      – В неволе был, добрый человек.

      – У презренных шазу[17] или в наане?

      – Нет, я все время провел в неволе в Трое.

      – В Трое! Слышал я об этой стране много любопытного – богатый город

17

Кочующие бедуины. – Д. М.