Юность Лагардера. Поль Феваль

как следует взвесив, Антуан направился с докладом к Карлу-Фердинанду.

      …Герцог был не один. Когда Пейроль по праву ближайшего советника запросто распахнул двери его кабинета, там помимо хозяина находились еще двое молодых людей и четыре хохочущих девицы. Компания пировала.

      Гонзага гневно обернулся к вошедшему.

      – Как ты посмел сюда явиться? – вскричал он. – Разве ты не видишь, что я занят?

      – Государь, – ответил ловкач, поклонившись, – мне надобно немедля поговорить с вашей светлостью наедине. Дело весьма важное.

      – Черт побери! – вышел из себя герцог. – Каков наглец! Палка по тебе плачет! Ведь сказано тебе, что мне недосуг… И потом, – добавил он, помолчав, – тут все свои, и у нас друг от друга секретов нет.

      Судя по тому, в каком беспорядке находились туалеты дам, недостойный супруг Винченты не лгал: даже Пейроль мог посматривать исподтишка на прелести легкомысленных герцогских подруг. Сегодня, однако, у него были совершенно иные интересы.

      – Ваша светлость, – ничуть не смущаясь, продолжал он, – прогневается на меня, если я не открою вам теперь всей правды. Государь, ваша тяжба проиграна!

      Пейроль, не заметив, что под рукой у герцога лежала тяжелая трость, подошел на свою беду слишком уж близко…

      Герцог, побледнев от бешенства, закусил губу, проворно схватил трость и под визг девиц прогулялся ею по хребту Антуана.

      – Мерзавец! Негодяй! – подкреплял он крепкой бранью каждый удар.

      Только сломав трость, герцог успокоился и рассмеялся пьяным смехом.

      – Ну, отвел душу! Кажется, – пояснил он гостям, – будто я отдубасил этих крючкотворов из парижского парламента! – Пейролю же пообещал: – За испорченное платье я сполна уплачу тебе; закажи новое и пошли мне счет!

      Антуан был из тех, которые радуются, когда их бьют: ведь такие люди не преминут взыскать с хозяина за нанесенный им ущерб…

      Улыбаясь, герцог вернулся на место, налил себе шампанского и объявил:

      – Друзья мои, мы разорены! Судьи французского короля признали завещание покойного герцога Гвасталльского законным.

      Сотрапезники встретили это сообщение соболезнующими возгласами, но герцог только отмахнулся:

      – Пока император не сказал своего слова, спор не решен. Так что давайте петь, пить и любить!

      И он повелительным жестом отпустил Пейроля.

      А через несколько часов Антуана разбудил лакей, посланный Карлом-Фердинандом. Поспешно одевшись, юный плут прошел в герцогскую спальню – ту самую, где не так давно испустил свой последний вздох блаженной памяти прежний правитель Гвасталлы.

      Гонзага еще не ложился.

      Хмель с него сошел, и он снова стал вежлив. Расхаживая с озабоченным видом взад-вперед по комнате, Карл-Фердинанд советовался с сообщником:

      – Не знаю, что мне и делать, друг мой. Решение парижского парламента обжалованию не подлежит. Французского короля император боится чрезвычайно. Пока дело было