Юность Лагардера. Поль Феваль

Сюзон со свечой. При свете ее супруги прочли послание – десяток строк, собственноручно писанных графом д’Аркашоном. Губернатор просил господина де Лагардера незамедлительно явиться в По для разговора о деле, имеющем до него прямое касательство.

      Войны не было, тяжб Лагардер ни с кем не вел, явных врагов не имел… Супруги недоумевали: зачем это Рене понадобился губернатору?

      И вдруг Дория, озаренная страшной догадкой, побледнев, воскликнула:

      – Отец умер!

      – С какой бы стати тогда господин д’Аркашон вызывал меня в По? Смерть твоего отца совершенно не касается нашего губернатора, да и как он мог узнать о ней? – возразил муж.

      Но Дория со слезами на глазах повторила:

      – Говорю тебе – отец умер!

      Рене де Лагардер привык действовать быстро и решительно. Он повернулся к Сюзон:

      – Вот что, голубушка, скажи курьеру господина д’Аркашона, что я сию же минуту еду с ним, да распорядись накормить его, покуда я собираюсь. А ради меня никого не буди: я и сам управлюсь.

      Через полчаса господин де Фоваз (так звали гонца) и Рене де Лагардер в морозном тумане, наползавшем с окрестных гор, уже неслись вскачь по дороге в По. Господин де Фоваз и рад был бы удовлетворить законное любопытство своего спутника, однако ему самому было мало что известно.

      – Граф послал меня к вам с этим письмом, – объяснял он, – после того как получил с нарочным пакет из Версаля. Я как раз был тогда в его кабинете. По всей вероятности, вести добрые: наш славный губернатор вовсю улыбался, когда писал вам, а он, сами знаете, на улыбки не щедр…

      Глава IV

      Переворот

      Франциск-Карл-Генрих Гонзага, герцог Гвасталльский, был при смерти…

      Яд Медичи медленно, но верно довершил свое страшное дело. Умирающий сохранял здравый рассудок, но жизненные силы покидали его исхудавшее тело.

      Незавидной была доля властителей минувших веков. Рабы своего жребия, они все время были на виду и обречены были вечно скрывать свои чувства; даже умирали они на публике. Герцог Гвасталльский не стал исключением из общего правила…

      Исповедавшись, его светлость повелел широко распахнуть двери просторной опочивальни, где он готовился отдать Богу свою безгрешную душу.

      Все давно ожидали этой минуты.

      В раззолоченных гостиных, в прихожих, в коридорах толпились люди.

      Первыми к умирающему рука об руку вошли Карл-Фердинанд IV и прекрасная даже в своем горе Винчента.

      За ними на предписанном этикетом расстоянии следовали приближенные обоих герцогов, придворные дамы покойной герцогини Гвасталльской и Винченты и прежние фрейлины Дории. Затем настал черед младших офицеров, городского подесты[30], судей, нотариусов и именитых горожан.

      Отдельно шествовали священнослужители.

      Наконец позволили войти простолюдинам. Многим из них не хватило места в комнате, и они опускались на колени на лестницах и в коридорах – и даже на площади перед палаццо истово молилась

30

Городской голова в Италии.