Полночный прилив. Стивен Эриксон

немного отдохнуть. Он видел, что Урут стоит у центрального очага, но сумел пробраться в суматохе незамеченным – просто раб в полумгле.

      Слова Пернатой Ведьмы не затихали, комом сжимая горло. Если эдур узнают о правде, которая течет по его жилам, его убьют. Надо прятаться, вот только как…

      Удинаас улегся на матрац и закрыл глаза. Над ним проносились звуки и запахи из большого зала.

      Сегодня он будет работать рядом с Пернатой Ведьмой. Она приходила к нему тогда, во сне. Больше возможности поговорить с ней не представилось. Да и непохоже, что она хотела вызвать его на разговор. Помимо неравенства в их положении, она видела в нем кровь вивала – так она сказала во сне. Или это была вовсе не она, а всего лишь колдовство моего собственного разума, пыль в глаза. Все же нужно с ней поговорить, если получится.

      Половики вытащили на улицу и развесили на столбах. Удары палок, которыми рабы выбивали пыль, звучали, как далекий глухой гром.

      Среди мыслей и пустых размышлений, куда делся тень-призрак, Удинааса одолел сон.

      Он – ничто, бесформенный сгусток чувств. Во льду. Синий, темный мир, исполосованный зеленым, усыпанный гравием и песком, пахнущий холодом. Ледяные потоки ползут друг на друга с невнятным ворчанием. Преломленный солнечный свет прогревает глубины, где тепло копилось, пока громовой хлопок не сотрясал мир.

      Удинаас тек по этому замерзшему пейзажу, который для любого наблюдателя нижнего мира застыл в бездвижье и безвременье. Никакого давления, никакого веса и неизмеримых сил не было явлено до последнего момента, когда все сломалось.

      Во льду были фигуры. Тела, поднятые с земли далеко внизу и застывшие в нелепых позах. Вокруг ран – облака брызг крови. Потоки желчи и выделений. Удинаас путешествовал сквозь сцены бойни. Тисте эдур и темнокожие. Громадные рептилии, некоторые с клинками вместо передних лап. В неисчислимых количествах.

      Проплывая мимо места, где тела рептилий сбились в плотную массу, Удинаас вдруг отдернулся. Гейзер растаявшей воды ударил из льда прямо перед ним, пробившись среди трупов. Розовая, мутная вода вырывалась рывками, словно ее качало глубокое подземное сердце.

      И вода была ядом.

      Удинаас несся сквозь лед, наталкиваясь на окаменевшие трупы. По изогнутым трещинам, свободным от тел. По прямым каналам.

      Большие существа с бурой шерстью застыли стоя, из пастей торчали зеленые растения. Целые стада висели над черной землей. Белые бивни и блестящие глаза. Пучки нащипанной травы. Длинные тени – волки, крутоплечие, серые – пойманные в прыжке, рядом с громадным рогатым зверем. Снова сцена бойни, жизнь, запечатленная в момент катастрофы, яростно хлынувшие моря, бездыханный холод, прорезающий плоть до кости.

      Мир… сам мир предает. Странник побери, как такое возможно?

      Удинаас знал многих, для кого единственным богом была определенность, неважно в каком обличье. Подобная религия упрощает мир, когда все рассекается скальпелем холодного суждения, и починить уже невозможно. Он видел подобную определенность,