Победитель последних времен. Лев Котюков

образовавшейся толкотне Цейханович неловко уронил недокуренную сигарету прямёхонько в гроб, на бездыханную грудь покойника. Но никто не обратил на это внимания – ни Цейханович, ни возбуждённая публика, ни сам Костогрыз, в конце концов.

      Жадно и дружно сплотился похоронный люд вокруг водки и и закуски, которые были закуплены на трудовые рубли Цейхановича, ибо остальные родичи и знакомцы Костогрыза, как я уже отмечал, пребывали в бедности и не имели ничего, кроме нетрудовых доходов.

      Едва успели поминальщики пригубить по третьей, как чуткий к огням, пожарищам и взрывам полковник Лжедимитрич мрачно хлюпнул мясистым командным носом и недовольно рявкнул:

      – Чего это палёным воняет?! Штаны, что ли, у кого сопрели?!

      Когда малая часть «честного» народа вернулась в комнату, огонь уже весело разбежался по гробовой марле и вате. Угрюмый, тяжкий дым и смрад исторгался от мертвеца, норовя унести жалкое, усохшее тело в инобытие вослед за серой, мелкой душой.

      – Вот!!! Допрыгался под конец! До крематория в геенну огненную умудрился угодить! Вот как нехорошо враждовать с Цейхановичами! Вот так будет со всеми! – нравоучительно изрёк Цейханович и раздражённо возвопил: – Тушите, идиоты! Чего ждёте?!. Тушите!..

      – Туши его, братцы, пока совсем не угорел! За мной, орлы! За мной! – бодро выкрикнул Лжедимитрич и ринулся на рядовой подвиг.

      Однако не так просто оказалось воплотить слово в дело. В этот день по закону подлости во всём районе «с 10.00. до 16.00.» была отключена от потребителей горячая и холодная вода, о чём извещало объявление у подъезда, о котором похоронщики вспомнили, успешно посрывав резьбу со всех пересохших кранов. А оставшейся поминальной водкой тушить покойника было совершенно безнадёжно, да и неблагородно.

      Пришлось волей-неволей прибегнуть к неблаговидному, но весьма популярному в народе средству огнетушения.

      «А ну, расчехляй личные огнетушители! Делай за мной!» – отважно скомандовал Цейханович и расстегнул засаленную ширинку.

      Авербах и Лжедимитрич тотчас последовали его примеру и враз извлекли из широких штанин свои «огнетушители», надо отметить, очень и очень внушительные.

      Прочая людь и нелюдь, вроде Фельдмана, Мордалевича и Фохта, несмотря на природное маломощье, по-холопски суетясь, также присоединилась к огнеборцам.

      И хлынули, рванулись крепкие струи вперебив, вперекос, вперехлёст со слабосильными, сбили, умертвили подлое пламя, но, увы, не оживили усопшего.

      Для благопристойности пришлось раздеть инопогорельца и обрядить в старый, затрёпанный, но сухой мундир.

      Задумчиво, как на нечто дикорастущее, посмотрел Цейханович на тёмное тело бывшего врага, на котором ничего не было, кроме шрамов на заднице и голове, вздохнул и сказал с энергичной грустью:

      – Воистину прошёл ты, Костогрыз, огни и воды. Теперь-то уж не сгоришь и не утонешь. Прими, Господь, и поверь душе раба Твоего – Костогрыза! Но не верь, Господи, живущим, ибо вера в человека сродни неверию в Тебя.