Вельяминовы. Время бури. Книга вторая. Часть восьмая. Нелли Шульман

на процессе гитлеровской шайки. Если кто-то из них уйдет от правосудия, мы должны их найти, и пристрелить, как бешеных собак. Евреев, предавших свой народ, служа Гитлеру, мы тоже казним… – Эстер призналась Аврааму:

      – Я жалею, что пощадила Давида. Если бы я его убила, в Амстердаме, меньше бы пострадало невинных людей. Впрочем, теперь его Господь будет судить, по делам его… – завершила жена.

      У баррикады устроилось два музыканта, со скрипкой и аккордеоном. Пан Фогг, тоже в форме Армии Крайовой, взобрался на камень:

      – После нашей победы… – понесся над улицей мягкий баритон, – я всех приглашаю в мое кафе, на Маршалковской. Мы отстроим Варшаву, дамы и господа, мы будем танцевать и пить шампанское. Танго, то, что звучало в нашем городе, до войны… – люди поднимались из-за столиков.

      – Teraz nie pora szukać wymówek,

      Fakt, że skończyło się…

      Эстер вспомнила припев:

      – Сегодня мы расстанемся, сегодня разойдемся, навеки. Ерунда, мы с Авраамом нашли друг друга и никогда не потеряем, пока мы живы… – он сдвинул черную беретку, на отрастающей, рыжей щетине. Голова доктора Судакова была еще забинтована, но серые глаза смотрели весело:

      – Позволь тебя пригласить, на наш первый танец… – Эстер едва успела кивнуть, как сзади раздался юношеский голос: «Пани майор!».

      Подросток, в форме харцеров, польских скаутов, вытянулся перед Эстер:

      – Пани майор, по приказанию пана генерала Бора, вам надо срочно прибыть в штаб. Плохие новости с севера… – почти испуганно добавил юноша.

      Загремели инструменты, в стальном лотке, повеяло запахом дезинфекции. Уверенный, привыкший распоряжаться голос, на немецком языке, сказал:

      – Не двигайтесь, рядовой. Вам придется лежать, по меньшей мере, два месяца… – Джон попытался приподнять веки. Глаза закрывала плотная повязка. Врач что-то насвистывал. Потянуло ароматом дешевого табака:

      – Вы помните, как вас зовут, кто ваш командир… – поинтересовался доктор. У Джона отчаянно болела голова, затылок и виски разламывало. Он сумел выдавить из себя:

      – Не помню… – герцог облизал пересохшие губы, тоже забинтованные. В повязке оставили прорезь, на языке он почувствовал вкус лекарств. Ему в рот, бесцеремонно, сунули поильник:

      – Неудивительно, что не помните. У вас очень тяжелая контузия, повреждение глазного яблока… – вода оказалась удивительно сладкой. Потянувшись вверх, Джон понял, что привязан к койке:

      – Кроме контузии, – наставительно сказал врач, – у вас еще ранение в позвоночник… – герцог напомнил себе, что надо говорить на немецком языке. В голове все шумело и кружилось:

      – Был бой, в подвале. Мы с Адамом, вдвоем, сдерживали, чуть ли ни взвод немцев. Они швырнули гранату. Адам меня к стене оттолкнул, накрыл заряд своим телом… – он коротко застонал:

      – Пить, пить… – в рот опять полилась вода. Джон хотел выиграть время:

      – Надо вспомнить.