Времени холст. Избранное. Евгений Лукин

ни рая, ни ада.

      Они – из железного дымного града,

      Убогим машинам отдавшие труд,

      За все заплатившие кровью и солью, —

      Как призраки, по снеговому раздолью

      В колючую темень идут и идут.

      Вон там, на седьмом километре безверья,

      Их ждут золотые огни Семизерья,

      Их лики угрюмы и тяжки шаги.

      И я вслед за ними, за ними, за ними

      Иду, ослепленный снегами густыми.

      Куда же идем мы? Не видно ни зги.

      1988

      Confessione

      О, дайте мне взглянуть на пышный Рим!

Константин Батюшков

      Белый лист, вологодский сугроб,

      Снеговина раскрытой тетради…

      Я листаю пустые страницы,

      И становится холодно мне

      От листов синеватой бумаги,

      Будто я, сумасшедший, бреду

      По бескрайнему снежному полю

      Или еду на тройке почтовой,

      Золотые подковы звенят,

      Запятые летят из-под них,

      А вокруг ветровые деревни,

      Горький запах оленьего жира,

      Зажигает мужик сигарету,

      И верблюд полыхает в снегу,

      И горит пирамидный Египет,

      И дымится за пальмами Рим,

      Где кошницы с душистой травою,

      Где тимпаны гремят без конца

      И хоругви колеблются в сини,

      Умирает божественный Тасс,

      Телеграф передал в Капитолий

      Лебединое слово его:

      «Я сражался с дронтгеймским солдатом

      И, железом ступню окрыляя,

      Я стремился сквозь пепел и вьюгу

      На верблюде к арабской твердыне,

      Но далекая русская дева

      Все равно презирает Гаральда,

      А мужик из оленьего жира

      Не дает мертвецу прикурить!».

      Тут потухла моя сигарета,

      Ветром перелистнулась страница,

      Опрокинулся синий сугроб

      На моем деревянном столе,

      Тихо поворотилась дорога,

      Не сворачивая никуда,

      Оказалось, я еду назад,

      Золотые подковы звенят,

      Запятые летят из-под них,

      А вдали пламенеют кресты

      Вологодского храма Софии.

      1994

      Волхвы

      Потому что приблизились смутные дни,

      Наступила глухая пора волхований,

      И безумных пророчеств желали одни,

      А другие бежали любых толкований.

      О заморских державах что ни говори,

      Но в России, сцепляющей Запад с Востоком,

      Наблюдающей две равнозначных зари,

      Основания есть доверяться пророкам.

      И когда, помолившись, Борис Годунов

      В одночасье замыслил подняться на царство,

      Для совета позвал чужеземных волхвов

      Под предлогом волнения за государство.

      И волхвы, царедворцу отвесив поклон,

      Ожидали со страхом и гнев, и невзгоды,

      Но спросил Годунов: «Кто приидет на трон?

      Назовите мне имя его, звездочеты!».

      И тогда звездочеты, что небом клялись,

      Торопливо забыли о небе и чести,

      Ибо