Власовцев в плен не брать. Сергей Михеенков

в плен не идти. Свои своих убивают страшнее. Так было всегда. Но и им, немцам, после того, что они за три года натворили здесь, в России, надеяться на гуманное обращение к пленным наивно. Ничего страшного, шутили в окопах старики над каким-нибудь слишком впечатлительным новобранцем, русские тебя повесят правильно, за шею. Своих соотечественников, изменивших присяге и взятых в плен в форме вермахта или вспомогательной полиции, они вешали за ноги. Иногда – за одну. Но фронтовики знали, что у русских это был не самый страшный способ казни.

      Со стороны аэродрома захлопали зенитные автоматы. Трассы толстыми шерстяными нитями протянулись над окопами. По результатам стрельбы Бальк понял, что зенитчики палят наугад, чтобы хоть как-то придавить собственный страх. Вскоре там, за грядой ровных столбиков, загремело, и стрельба зениток больше не возобновлялась. Значит, русские подавили зенитные позиции. Как быстро всё происходило! Оборону здесь они строили почти целый год, а «иваны» преодолели её за несколько часов.

      С правого фланга тем временем приближались русские танки. Две «тридцатьчетвёрки», задрав кверху длинные хоботы пушек, чтобы не нырнуть ими в землю, неслись вдоль траншей, курсовыми пулемётами вспарывая перед собой землю, простёгивая пространство ходов сообщения, одиночных ячеек и пулемётных окопов.

      – Надо отсюда уходить, – сказал «Кайзер» и спрятал свою трубку в нагрудный карман френча.

      Усы его обвисли. Теперь «папаша» не выглядел таким бравым молодцом, которому всё нипочём.

      – Уходить, – повторил «Кайзер» таким тоном, каким повторяют уже бессмысленные заклинания.

      Они увидели, как один из русских эсэсовцев выскочил к танку откуда-то из бокового хода сообщения и бросил на его корму гранату. Но это была противопехотная граната, да ещё с долгим замедлителем. Она запрыгала по броне, перескочила через моторную решётку и взорвалась на земле. «Тридцатьчетвёрка», словно обозлённый дракон, сделал небольшой доворот, прибавила скорости и вскоре подмяла широкой гусеницей храбреца, бросавшего гранату. Странно вёл себя тот эсэсман: бросив гранату, он даже не попытался спрятаться куда-нибудь в окоп или в воронку, а остался стоять в полный рост, словно броском бессмысленной противопехотной гранаты он сделал некий последний выбор, который решит всё, и теперь оставалось только ждать результатов, чтобы принять любой из них одинаково спокойно.

      На левом фланге тем временем тоже шёл ближний бой. Русские вынырнули из перелеска и начали быстро заполнять ход сообщения. Захлопали гранаты, сразу очень много, словно их привели в действие прямо в контейнерах.

      Бальк перекинул пулемёт через голову, передёрнул ручку затвора и взял на мушку зелёные русские каски, которые буквально кипели в траншее, и она подобно каналу, вот-вот готова была выплеснуть этот ревущий десятками глоток поток на них, на русских эсэсовцев, приготовившихся к схватке, и на всех, кто ещё уцелел от их фузилёрного полка и мог сражаться. Он нажал на спуск. Боёк шлёпнул вхолостую, выстрелов