Повитель. Анатолий Степанович Иванов

я и тебя, сукин ты сын, если только…

      Григорий в первые секунды даже не понял толком, что же произошло, метнулся из угла в угол, потом обернулся, увидел перед собой в полумраке отца с топором в руке, прилип спиной к стене. И только тогда зазвенело, забилось под его узким невысоким лбом: «Ведь убьет! Убьет! Ему что!..»

      И в этот же миг за дверью раздалось:

      – Гри-и-ишенька-а!..

      Арина, увидев в окно, что муж кинулся за сыном с топором, растрепанная, обезумевшая, выскочила из избы, со всего разбегу ударилась мягким, дряблым телом в дверь сараюшки, которую Петр изнутри подпирал спиной, и осела на землю, заголосила тонко, пронзительно:

      – Люди добрые! Решит мальчонку, помо…

      Петр распахнул дверь, и Арина ввалилась в сарай, упала на унавоженный пол. Петр опять захлопнул дверь, опять прижал ее спиной и крикнул:

      – Не реви, дура! – И уже тише проговорил: – Вы что? В кандалы меня захотели?

      – Очнись, окаянный! Душегуб ты…

      – Да замолчи ты! – Не соображая, что делает, Петр пнул жену ногой в лицо.

      Она вскрикнула, зажала лицо руками и, не поднимаясь, тонко, жалобно завыла.

      Гришка понял, что самое опасное миновало, что к отцу возвратился разум.

      Однако он еще боялся пошевелиться. Стоя у стены, он переводил широко открытые глаза то на отца, то на мать.

      Отец часто и глубоко дышал, сильно вытягивал шею. Потом размахнулся и бросил топор в другой угол сарая. Глотнув слюну, Григорий примиряюще проговорил:

      – Зачем же, батя, так-то?..

      Опять начала подвывать Арина.

      – Эх, жизнь-то такая… – тоскливо сказал вдруг Петр Бородин и медленно начал оседать на землю, скользя спиной по двери.

      – Вот, Гришенька, дожились мы – зашептала Арина. – Господи, подумать только – человека решил из-за денег… Ведь он зельем опоил его сперва, а потом добил где-то…

      Петр сидел, странно поглядывая на жену, прислушиваясь. Но не перебивал, будто и не о нем шла речь.

      Пошатываясь, Арина стала подниматься с земли. Побрела в угол сарая, закрывая одной рукой разбитое лицо, подобрала топор и пошла к выходу.

      – Посторонись ты, дьявол.

      Петр послушно отодвинулся. Сделался он вдруг каким-то податливым, безучастным уже ко всему. Даже когда Арина обернулась в дверях со словами: «Пусть судит Бог, коль не вытерплю и расскажу все людям», – он только усмехнулся да качнул головой.

      Когда Арина ушла, отец и сын помолчали еще немного. Наконец Петр спросил:

      – Зачем зарыл… его?

      – Мать-то вот докажет, тогда что? – вместо ответа произнес Гришка.

      – Мать?.. А ты не докажешь?

      И снова не ответил Гришка, положил руки в карманы и вышел из сарая на свежий воздух.

* * *

      Ночью Арина, лежа на скрипучей деревянной кровати, натужно, с кровью, кашляла, бормотала что-то в бреду. Петр, спавший на лавке, поднялся, зажег лампу.

      – Чего, батя, не спится? Или мерещится что в темноте? – насмешливо спросил Григорий, приподнимая голову с овчинного тулупа,