За сокровищами реки Тунгуски. Максимилиан Кравков

– назад. Шаг, два, три – назад. Перед окном. В него видны стена и окна, закрашенные белым. Опять я мучаюсь вопросами и путаюсь в паутине невероятных предположений. Но, начинаю думать, ведь и выбор возможностей безграничен? И он предоставлен случайности. И если одной из них угодно было привести меня сюда, то почему другой не углубить, не растянуть сцепление событий до последнего звена? Но о себе серьезно думать в этом смысле я не мог, а за Сережу и других мне было страшно…

      – Котелка у вас нет? – спросил у меня вошедший красноармеец с добродушием завхоза. – Ну, я вам в своем принесу.

      Это было весьма кстати. Мне очень хотелось пить и есть. И он действительно принес горячий кофе, паек хлеба и, что меня совсем очаровало, сахар! Завернутый, как заворачивают в аптеках порошки. Мы, видимо, считались на красноармейском положении.

      Я еще не успел допить своей порции, как новый человек отворил дверь. Поглядел в бумажку, потом спросил мою фамилию.

      – Имя, отчество, – следил он по записке, – собирайтесь с вещами.

      Какие у меня сборы! Одеяло под мышку – и я готов. Опять коридоры, теперь не такие глухие, словно проснувшиеся, прибравшие свою ночную тайну. Лестницы с часовыми и комендантская. Там много народу – выходят, входят. Сопровождающий подвел меня к столу.

      – Подпишитесь, – сунул мне бланк комендант.

      Читаю – подписка о невыезде из города. Ого! Весело запрыгало перо…

      – Пропустить его!

      И я, прижимая к себе одеяло, свободно переступаю роковой порог Чека…

      Свежий утренний холодок. Серое небо и хлопья снега нежно льнут к горячему лицу. Какая-то старушка у подъезда расплывается в счастливую улыбку:

      – Освободили, знать? Спаси тебя….

      Ах, с каким съедающим нетерпением шагал я к музею! Вот и знакомая дверь – уже отперта. Значит, кто-то остался на свободе и мог распорядиться… Первым встретил меня татарчонок, и тотчас же мордашка его с оттопыренными ушами округлилась, как блин, и засверкала зубами.

      Дальше Букин. Старик от радостной неожиданности даже побежал мне навстречу. Торжественно поцеловал и долго тряс руку.

      – В чем дело, в чем дело? – допытывался он.

      – Кто еще арестован? – спросил я.

      – Сережа. А разве его не освободили с вами?

      – Не знаю.

      – Идите наверх, там Инна. Расскажите…

      Инна, взвизгнув, бросилась мне на шею. Потом тревожно спохватилась:

      – А Сережа?

      – Ничего не знаю…

      У Инны ужасный вид. Должно быть, она не спала всю ночь: лицо посерело, черные тени под глазами. Дрожит от беспокойства.

      – У нас был обыск, еще с вечера. Все перерыли, пересмотрели. Спрашивали тот проклятый вчерашний ключ… Бедный братишка… За что его?

      Я рассказал, как ночью видел Сергея. Умолчал только, что он был в подвале.

      Но расспрос о ключе уже говорил многое. Значит, кто-то воспользовался потерей ключа, чтобы скомпрометировать Сергея, может быть, сочинить на этой почве какую-нибудь небылицу. Но кто мог это сделать? Очевидно, тот, кто хорошо знал нашу повседневную