За сокровищами реки Тунгуски. Максимилиан Кравков

и в своих пределах он плох и хорош. Анекдоты вот у него не выходят. Непосредственности мало.

      – Ого! – осматривает он сложенные в порядок экспонаты. – На красноармейский паек наработали! А ведь не дадут… Говорят, что в городе на два дня только хлеба осталось…

      – Почему? – машинально спрашиваю я.

      Жабрин улыбается.

      – Фронты, вероятно, все съели. А тут того гляди еще фронтик объявится. На Байкале. Поговаривают о каких-то группировках ближних монгол.

      – Бросьте вы эту чепуху, – прерывает Сергей, – ну что за охота всякие сплетни повторять? И так они на каждом торчке висят! Повеселей что-нибудь расскажите.

      Жабрин качает головой.

      – Заработались вы очень и нервничаете. Вот вам история о людях, которые побольше нас перегружены. Икс, например, так тот даже в уборную с телефоном ходит… А уж Игрек так занят, что, спать ложась, с собой в постель машинистку кладет!

      И сам хохочет. Невольно улыбнешься.

      – Запишите, пожалуйста, эту штуку, – обращается к Жабрину Сергей.

      Жабрин садится писать этикетку, Сережа держит в руках старинный веер, диктует надпись и следит за пером. И случайно я замечаю, как, озадаченный, вдруг Сергей застывает над пишущим, по лицу его бегут полутени мыслей и окаменевают растерянным изумлением. С кривой улыбкой, сам себе не веря, он откладывает веер и достает из кармана сложенную бумагу. Я наблюдаю. Подымает голову и Жабрин.

      – Но это же удивительно, – наконец разводит Сережа руками, – до какой степени ваш почерк, Жабрин, похож на это…

      Жабрин порывисто вскакивает, почти вырывает у Сережи бумагу. Я узнаю тот список вещей Корицкого, который мне показывал Букин. Жабрин проглядывает листок и отбрасывает его с презрением.

      – Вы плохо разбираетесь в начертаниях, – холодно замечает он, – а, черт, из-за вас этикетку испортил!..

      Он размазал ее, упершись ладонью в непросохшие чернила. И с досадой порвал в клочки.

      – По-моему, на сегодня довольно, – говорит он и зябко поводит плечами, – холодно очень…

      Решаем кончать. Расходимся по домам. Сережа задумчив. Жабрин крепко жмет мне руку и заглядывает в глаза.

      Сладко разоспался я ночью. Но вот меня властно потянуло что-то сквозь толщу сна, как рыбу вытягивают из воды, и, нехотя выныривая в холод действительности, я сразу просыпаюсь от громкого и настойчивого стука. Зажег электричество, надел полушубок и валенки, подошел к дверям.

      – Кто там?

      – Отворите.

      Отпер. В дверь просунулся штык, другой и, по мере того, как я отступал в глубь комнаты, один за одним входили вооруженные люди. Ясно – обыск. Это было в порядке вещей, и я не смутился.

      – Вы такой-то?

      – Я!

      – Вот ордер…

      Я повертел бумажку – не проснувшимися еще как следует глазами, увидел штамп Чека, свою фамилию и приписку: «Задержать вне зависимости от результатов»…

      – Арестован? – догадался я. И человек в папахе кивнул головой. Обыск был очень короткий, ибо имущим я мог считаться разве лишь относительно лица