За сокровищами реки Тунгуски. Максимилиан Кравков

на папушу листового табаку, – коричневый, хрупкий, морщинистый свиток.

      – Она теперь засохла, – объясняла дама, – если ей дать хорошо отсыреть, она развернется и будет, как рубашечка… распашонка…

      – Черт возьми, – невольно вырвалось у меня, – и сколько же за это хочет ваша знакомая?

      – Продуктами… или золотом?

      – Где ж у нас золото?

      Дама вынула бумажку, развернула, прочитала:

      – Два пуда муки крупчатки, 10 ф. масла, 5 ф. сахара, 1/2 ф. чая и 2 ф. мыла. Ведь недорого?

      Нет, это было для нас дорого, и дама ушла огорченная.

      Говорит мне Жабрин:

      – А жаль все-таки, что упустили. Пригрозить бы ей соответствующим учреждением – так, поверьте, задаром бы отдала… Проделикатничали вы… Но я вот о чем хотел вам сказать…

      И, вполголоса, весьма озабоченно:

      – Повлияйте вы на товарища Кирякова! Ей-богу, добра не будет от этой литературы. Он ведь держит ее на виду. И сам попадется, и нас подведет!

      Надо сказать, что у нас в музее в ворохах получавшихся отовсюду книг и газет нашлась колчаковская литература – несколько брошюр и воззваний. И Жабрин первый наткнулся на них. На днях он намеком давал мне понять о своих опасениях, теперь заговорил прямее. Как раз вошел Сережа.

      – Слушай-ка, – говорю я ему, – надо как-то устроить, чтобы, правда, недоразумения не вышло.

      – Просто – уничтожить, – заявил Жабрин.

      – Ну, товарищи… – загорелся Сергей, как бойцовый петух, – вы… думайте, что говорите! Прежде всего, литература в моем отделе – и я отвечаю. А теперь по существу. Мы обязаны отразить в музее нашу эпоху? Обязаны! А если так, если вы собираетесь представлять революцию, так дайте и путь, которым она пришла! И всех этих Колчаков и Деникиных, через которых она перешагнула – тоже представьте. А сегодняшний день без вчерашнего – будет непонятен. Это – истина! Что же касается уничтожения, то такую штуку можно предложить, либо свихнувшись, либо по-заячьи струсив.

      В наступившем молчании я увидел, что нас было четверо. Четвертой стояла вошедшая Инна, – закусила губу и смотрела на кончик ботинка.

      Жабрин встал и, бледно усмехаясь, пошел к двери…

      – Зачем ты облаял его, Сережа? – смеясь, укорила Инна.

      – Да черт возьми! – возмущался Сергей. – Что за дикие подходы такие к вещам? Самое естественное и обычное в нашем деле становится осложненным такими «высшими» соображениями, что их мне и не понять! Либо я дурак круглый, либо вы дураки!

      – Мы дураки, Сережечка, – успокоил я, – а ты все-таки книжки-то собери и запиши в каталог. Формально.

      – Экий разиня, Сережка… Вечно что-нибудь потеряет…

      – Что вы, Инночка, ищете?

      – Помогите, Морозка… Там Букин в истерику впал. Ему, видите ли, в кладовую понадобилось, а ключ, как нарочно, исчез. Давайте вместе пошарим…

      Это была история довольно обычная. Сережа в пылу работы всегда закладывал связку ключей куда-нибудь в шкаф или на подоконник и потом в раздражающих поисках