И смех, и грех, и обученье. Александр Омельянюк

я Родину такую,

      Что наша Мать-земля дала…

      Следы такого я вижу всюду,

      И никогда их не забуду.

      Владимирская церковь,

      И дождь на мостовой.

      Стоит она, как крепость.

      Как будто постовой.

      Однако неумолимо приближающийся вечер заставил поэта срочно прервать своё путешествие и любование достопримечательностями Киева.

      По набережной я бегу к трамваю…

      Пишу стихи под стук колёс.

      Наверно я потом узнаю,

      Куда же он меня привёз.

      Платон чуть не опоздал к ужину. Ел последним, высматривая знакомую юную раздатчицу. Но её на работе уже не было. Было слишком поздно.

      Вернувшись в гостиницу, он решил, наконец, заняться утренними хохотушками.

      Платон Кочет имел тот прекрасный возраст, про который можно сказать, что из юношества он вышел, а до зрелости ещё не дошёл.

      Это был серо-голубоглазый, светлолицый брюнет – мужчина в самом соку и в полном расцвете сил.

      Высокого, теперь бы сказали выше среднего, роста, нормального и даже, если судить по науке – показателю Пинье, – крепкого телосложения.

      На щеках его ещё сохранились нечёткие следы некогда бывшего детского румянца. Чёрные, кудрявые волосы обрамляли идеально, по европейским меркам, сложенную голову.

      Иногда, как небо глаза, ярко-красные, слегка припухлые губы придавали его облику неподражаемое состояние привлекательности.

      Он имел несколько длинноватые конечности, в чём нельзя было упрекнуть его стандартное мужское достоинство. Однако это компенсировалось неуёмным желанием ублажать слабый пол и заметной способностью к оному.

      Платон был умён и даже остроумен. А его аналитический и философский склад ума позволял с честью выходить из трудных и даже самых щекотливых положений, в которые он то и дело попадал в силу своего необузданного темперамента, изощрённой выдумки и неиссякаемой энергии.

      Он мог заболтать и зафилософствовать практически любого человека.

      И даже самую болтливую женщину мог довести своими софистическими рассуждениями до экстаза, умопомрачения или истерики.

      Одним словом, в возрасте сорока лет, – по прошествии семи лет от известного возраста Иисуса Христа, когда уже и седина в голову, и бес в ребро, – Платон Кочет всё больше соответствовал своему имени, и всё ещё, хотя уже и в немного меньшей степени, своей фамилии.

      Бездеятельность убивает человека, будь он стар или млад! – подумал Платон.

      Поэтому он решил, что вечер надо провести активно, весело, с пользой для души и тела. Не следует упускать шанса. Пусть будет, что будет.

      Он не хотел изменять Ксении, но его нутро противилось этому и толкало на подвиги.

      В конце концов, – дал себе отступную, не верящий в Бога, Платон, – пусть всё решит Господь! Повезёт, так повезёт!? А нет, так нет! Сохраню верность подруге, хотя это и не обязательно. Ведь не жена же она ещё!? На всё воля Божья!

      С таким решительным настроем Платон вошёл в холл на своём этаже гостиницы. Там уже вокруг телевизора, на некотором удалении от него, общалась компания знакомых молодых людей.

      Среди них Платон сразу заметил своих девушек. Они слегка кокетничали