Я никогда не обещала тебе сад из роз. Джоанн Гринберг

мере повлиять на мужа и на их отношения – как до свадьбы, так и после, когда ей следовало изменить свои приверженности, но она этого не сделала. Теперь у нее отпало желание уязвлять Джейкоба. Да и зачем, если почти все противоречия остались в прошлом. Для всех, кроме Деборы, эти вопросы утратили всякий смысл, а какой смысл усматривала в них Дебора – кто знает?

      Дома в первые месяцы нет-нет да и выпадали минуты покоя, даже благоденствия. Сьюзи, оставшись без сестры, начала приходить в себя, а Джейкоб понял, хотя и не признавал этого вслух, что при Деборе он постоянно ходил на цыпочках, держался в тени, страшился чего-то неназванного.

      Как-то раз к Сьюзи заглянула компания одноклассниц, бойких и смешливых; Эстер недолго думая всех накормила ужином. Сьюзи просто сияла; после их ухода Джейкоб добродушно заметил:

      – Вот несмышленые! Неужели мы тоже такими были? А та пигалица, в шапочке! – Он посмеялся и, поймав себя на искренности этого удовольствия, сказал: – Господи… весь вечер сегодня хохочу. Когда я в последний раз веселился? – А потом: – Неужели так давно? Столько лет назад?

      – Да, – подтвердила она. – Именно столько лет назад.

      – Тогда, возможно, и правда, что она была… несчастлива, – проговорил он, имея в виду Дебору.

      – Больна, – поправила Эстер.

      – Несчастлива! – вскричал Джейкоб и выскочил за дверь, чтобы через пару минут вернуться. – Просто несчастлива! – повторил он.

      – Твои родители пишут, что хотят тебя проведать, – сообщила доктор Фрид.

      Она сидела по другую сторону тяжелой опускной заслонки двенадцатого века, иногда разделявшей их во время бесед. Сегодня заслонка была поднята и скрыта от глаз, но стоило доктору заговорить о приезде родителей, как Дебора уловила тяжелый скрежет.

      – Что такое? – спросила доктор, которая никак не могла слышать металлического лязга, но заметила его воздействие.

      – Я вас почти совсем не вижу и не слышу, – сказала Дебора. – Вы как будто за воротами.

      – Опять эти средневековые ворота. Знаешь, в воротах обычно бывает калитка. Почему бы тебе ее не приоткрыть?

      – Калитку заело.

      Доктор уставилась на свою пепельницу.

      – Не очень-то они искусны, ваши кузнецы, если проделали в воротах калитку, которую сами не могут открыть.

      Дебору раздосадовало, что доктор нащупала ее тайны и выдернула их для собственных целей. Спасительные решетки утолщались, чтобы оградить ее от врача. Негромкий, с каким-то акцентом голос за железной стеной угасал, угасал и в конце концов сменился тишиной, напоследок успев спросить:

      – Но ты-то хочешь, чтобы они приехали?

      – Пусть мама приедет, – ответила Дебора. – Без него. Я не хочу, чтобы он меня навещал.

      И сама удивилась этим словам. Она понимала, что произнесла их не просто так, что они чем-то важны, но не знала, чем именно. Не один год у нее с языка слетали слова, для которых разум, насколько ей помнилось, команды не давал. Порой ее лишь задевало некое чувство. Чувство это иногда наделялось