Воспоминания незнаменитого. ЧАСТЬ 2. Живу, как можется. Шимон Гойзман

язык.

      – Мы з Черниговской области, – охотно ответила мне хозяйка, кормя манной кашей своего Колэсыка.

      – Так вы не из первоцелинников?

      – Та не… Ти первые, воны горожане булы. Писля первого же урожаю уси уйихалы. Од первоцелинников осталось только одно начальство (бо воны партейные!) да Володька-тракторист, шчо вон биля дорогы пьяный спыть. А мы сэляне. Мы до земли привычные.

      – А чего же вы сюда приехали, – не унимался я. – Или в вашем черниговском колхозе работы не было?

      – Та не… Работа была. Просто всем нам, кто сюда записался, паспорта выдали. Теперь мы с паспортами, как все свободные люди. Да и хата теперь у нас своя… без свекрови, – захихикала хохлушка, стыдливо прикрывая рот краем белого платочка.

      «Вот так! – отметил я про себя. – Значит, не удастся мне познакомиться с высокосознательными комсомольцами, которые пели весёлые и бравурные песни, а в переывах между песнями пахали, сеяли и, стоя в эффектной позе на мостике комбайна, убирали урожай. Из городских мальчиков и девочек романтика быстро выветрилась, а на смену им приехали далекие от романтики специалисты со своими меркантильными интересами. Значит, и начальство не прочь бы вернуться в Киев к своим семьям, да партия не разрешает!» На следующей неделе армада комбайнов нашего совхоза выехала на поля и приступила к уборке урожая. Нам же велели стать на разгрузку машин, привозивших пшеницу прямо из-под комбайнов на ток Первого отделения. Поездки в Центральную усадьбу прекратились – теперь к нам в полдень регулярно стал приезжать оттуда трактор, на прицепе которого отчаянно болтался вагон-магазинчик, забитый консервами и прочей едой.

      Своим бригадиром мы единогласно избрали Игоря Покидько, а руководил всеми работами высокий рябой казах Тапай – заведующий током. Несколько студебеккеров, груженных до самого верха зерном, одновременно заезжали на ток, солдаты-шофера ловко открывали задний борт, а мы быстро вскарабкивались в кузов и очень быстро освобождали его, сбрасывая на асфальтовый ток деревянными лопатами и совками зерно. Студебеккеры спешили назад к комбайнам, а мы спешили до приезда новых машин собрать все сброшенное нами кое-как зерно в длинные параллельные бурты.

      Уборка шла и днем, и ночью, без выходных дней. И мы работали так же, посменно, по 12 часов в сутки. Вот только питались скудно, в основном, консервами. Однажды, когда мы днем после ночной смены спали в палатке, меня разбудил громкий гогот гусей.

      – У, сволочи, спать не дают. Кыш отсюда! – ругнулся сквозь сон лежащий напротив меня Семка Коростышевский.

      На минуту стало тихо, но тут же в полог палатки просунулась очередная гусиная голова и произнесла свое традиционное приветствие: «Га-га». Семка не выдержал, изловчился, схватил гуся за глотку, и гусь, не произнося больше ни звука, скоропостижно скончался.

      – Ну, и ловок же ты! – высказал я Семке свое восхищение. –