Витязь в тигровой шкуре (с иллюстрациями). Шота Руставели

ты к солнцу возвратишься, встречу, встретишь ты меня.

      Так ищи же мне в угоду. Трижды год уйдет пусть к году.

      Но не канул же он в воду. Если ты найдешь его,

      Приходи, увенчан славой. Если ж нет, он дух лукавый.

      К розе нежной холод ржавый зла не свеет своего.

      Мой расцвет не затемнится. О, клянусь, любовь продлится.

      Пусть хоть солнце воплотится, мужем став, – с ним сердце слив,

      Преисподняя пусть злая отсечет меня от рая,

      В сердце мне любовь, терзая, смертью внидет, нож вонзив».

      Витязь молвил: «Лик денницы! Почему дрожат ресницы?

      Почему агат царицы в трепетаньи огневом?

      Заслужил ли подозренье? Смерти ждал, – и жить веленье

      Получил. В повиновеньи буду я твоим рабом».

      Он сказал еще: «Златая! Ты заря, ты солнце рая.

      Бог всевышний, создавая, быть тебе здесь солнцем дал.

      Ты велишь, – идут планеты. Весь тобой я в блеск – одетый.

      Мой цветок, живые светы взяв в себя, пребудет ал».

      Луч – к лучу, и к слову – слово. Вот они клянутся снова.

      Сердце нежное – медово, и любовь подтверждена.

      Все минувшие печали чем-то очень легким стали.

      Зубы белые блистали, как от молний – вышина.

      О, какая им утеха – быть вдвоем, как с эхом эхо,

      Средь веселья, шуток, смеха, говорят о ста вещах.

      Молвит он: «Тебя, златая, можно знать – лишь ум теряя.

      Сердце вспыхнуло, сгорая, сердце – пепел, жгучий прах».

      Но пришел конец усладам. Он прильнул к кристаллу взглядом.

      Побледнел, и слезы градом. Хоть ушел, да не ушел.

      Незнакомое с обманом, сердце он, в гореньи рьяном,

      Отдал сердцу. Так к румяным розам льнут касанья пчел.

      Он сказал себе: «Златая! Вот уже разлучность злая.

      И рубин мой, увядая, стал желтее янтаря.

      Без тебя как быть в разлуке? Но стрела готова в луке.

      В честь любимой сладки муки. Смерть приму – тобой горя».

      Он в постели, сны мятутся. Брызги слез обильно льются.

      Так листки осины бьются, как, скорбя, он трепетал.

      Странен уху шорох каждый. Дух его исполнен жажды.

      Стала пытка пыткой дважды, – сон о ней он увидал.

      В том терзаньи отлученья – ревность, помыслы, мученья.

      Слез горячих истеченье – словно нитка жемчугов.

      Но тревожный сон напрасен. Брезжит день, – он снова ясен.

      На коне своем, прекрасен, едет, путь принять готов.

      За дворецким в зал приемный посылает, и хоть скромный,

      Но в стремленьи неуемный, он царю реченье шлет:

      «Мысль мою, о, царь, не скрою: Ты царишь над всей землею.

      Весть о славе, взятой с бою, да ко всем кругом придет.

      В путь пойду и не устану. Воевать с врагами стану.

      Если недруг, в сердце рану нанесу в честь Тинатин.

      Непокорный да смутится, а покорный веселится.

      Ток даров не прекратится. Да горит огнем рубин».

      Изъявив благодаренье, царь ответил: «Лев! Стремленье

      Рук твоих – всегда в сраженье. Смелость молвит твой совет.

      В