Декамерон 1914. Вадим Вольфович Долгий (Сухачевский)

себя подальше бокал с минеральной водой.

      Купец Грыжеедов, уже было собиравшийся запить сельтерской водой проглоченный ломоть осетрины, тоже поставил на место свой бокал. У остальных вид был такой, точно увидели проползающую змею.

      Профессор не стал никого успокаивать.

      – Не знаю, не знаю… – проговорил он. – Была б лаборатория – тогда бы… В здешних условиях не могу даже сделать пробы на заурядный арсеникум?

      – На что-с? – насторожился Грыжеедов.

      – На арсеникум, в быту называемый мышьяком.

      – Дуня! – прервала его рассуждения Амалия Фридриховна. – Ты чем мышей травишь? Этим самым… арсеникумом?

      – Мне такое и повторить-то.. Не-е, я их – порошком. Я его в аптеке в прошлом годе покупала. Да уж давно и не травила – с первого же разу мыши передохли все…

      Тем временем профессор, чиркнув спичкой, стал нагревать флакон.

      – Нет, во всяком случае, не арсеникум, – наконец заключил он.

      Более, однако, никто из присутствующих не прикоснулся ни к еде, ни к питью.

      – Так ты говоришь, инженер Шумский никак не отозвался на стук? – настороженно спросила княгиня горничную.

      Та лишь покачала головой.

      На какое-то время над столом повисла напряженная тишина.

      – Иди постучи погромче, – приказала Амалия Фридриховна. – А если не отзовется – что ж, тогда будем ломать дверь.

      И в этот самый момент…

      – А вот и я! – послышался из темной прихожей разбитной голос, как у циркового гаера. – Прошу вели… вилле… великодушно простить за опоздание…

      С этими словами в гостиную вступил никто иной, как господин Шумский. И хотя он едва передвигал ноги, но был вполне себе жив и даже здоров, если не считать того, что был он, совершенно очевидно, пьян, причем пьян что называется до чертиков.

      – Дает инженер! В стельку наклюкался! – резюмировала его появление Ми

      – Мне пок-казалось, вы тут что-то хотели л-ломать? – обрушившись в кресло, спросил Шумский. – Это вполне даже можно! Только чур, я командую, п-поскольку я – инженер! Итак, что л-ломать будем, господа? Л-ломать – дело хорошее. Ломать – не строить!

      Ему долго объясняли, что ничего, слава Богу, ломать уже не надобно, а он все хорохорился и рвался в бой, с трудом удалось его угомонить и усадить в кресло. Но вообще-то все искренне радовались его появлению, ибо это и впрямь было первое радостное событие за все утро.

      – – —

      …………………………………………………………………………………………………….

      …………………………………………………………………<…> мы же с профессором Финикуиди тем временем играли в шахматы. Семипалатников, Грыжеедов, Кокандов и Львовский, стоя по сторонам, наблюдали за нашей игрой. Инженер Шумский похрапывал, лежа там же, в гостиной, на кушетке.

      Вообще-то я играю весьма недурственно, однако тут мысли мои витали где-то на отдалении, я допускал одну промашку за другой, и наконец профессор, объявив мне шах, сказал:

      – М-да, в такой позиции господин Ласкер на вашем месте, пожалуй, уже