Декамерон 1914. Вадим Вольфович Долгий (Сухачевский)

N-ских воров, а именно – весьма умело сотворенную отмычку для замков. К слову сказать, изловленный у нас, в N., вор-домушник по кличке Ноздря однажды во время допроса даже в подробностях объяснил мне, как этой штукой пользоваться.

      – Подумаешь! – сказала княгиня. – Ну наступил кто-нибудь невзначай на твой гребешок.

      – Да?! А кто его из прически вынул по-незаметному? Он у меня завсегда крепко сидит в волосах.

      – Да кому он нужен? Ему цена-то три копейки.

      – Ну, положим, не три, а все семьдесят пять, три четверти рубля; для меня деньги немалые, десятая часть жалования, как-никак.

      – Ладно. Но если кто-то и позарился, то откуда он снова у тебя?

      – То-то и оно! Абдулла нашел возле лéдника.

      – Сама же там, наверно, и обронила. А кто-то потом наступил.

      – Да не была, не была я вчера вечером возле этого лéдника! Когда гости стали расходиться, сразу пошла к себе наверх. Здесь, в зале, он был еще на мне, а вернулась к себе – нет его! А мимо лéдника этого я вообще нынче не хожу, боюсь я до жути покойников, это уж Абдулла там нынче утром проходил. Он сказал: точно – это Беяз Шаула абекай. «Наколдовал», то есть. А кто бы еще? Люди–то здесь все – приличные.

      «Да уж, приличней некуда», – подумал я, вспомнив про шишку на своей голове. Да и жертва кого-то из «приличных людей», ротмистр Сипяга, уже третий день лежал, не отпетый, совсем поблизости. Если прибавить к этому нынешний вид господина Петрова и обнаруженную мною адскую машину, то трудно сыскать публику более порядочную, чем та, что собралась здесь!

      Дуня стряхнула набухшую слезинку.

      – Что плачешь, глупая? – спросила княгиня. – Если нет другого горя, кроме как эти твои семьдесят пять копеек, то я тебе, так и быть, возмещу.

      – Благодарю, конечно, но я – не по деньгам… Просто замуж теперь не возьмут, а у меня уж третий десяток – к середине.

      – Отчего ж не возьмут, из-за заколки, что ли?

      – Вот вы потешаетесь, барыня, – сквозь слезы сказала Дуня, – а Абдулла мне говорил…

      – И что же он говорил такого?

      – Говорил, что этот Беяз Шаула – он не зря у девушек вещи ворует. Это значит, что он ее себе в невесты облюбовал. А коли так – он теперь никому подступиться не даст.

      – Тоже Абдуллайка сказал? Боже правый, глупости какие!

      – И вовсе даже не глупости! Он рассказывал… У них в ауле такое было шестьдесят лет назад; тоже тогда лавина с гор сошла, и Беяз Шаула проснулся. Тогда у одной девушки вещи начали пропадать, а потом все, кто к ней сватался, помирали: кто от болезни какой-нибудь помрет, кто вдруг с обрыва сверзится…

      – …а кто – с лестницы… – по-жеребячьи гыгыкнул господин Львовский.

      После его слов все как-то машинально перевели взоры на красного, как вареный рак, опустившего глаза Петрова.

      Повисшую тишину снова нарушил господин Львовский.

      – Кстати, господа, – сказал он, – в моей комнате, кажется, тоже какой-то… как его там?.. Беяз Шаула (гы-гы!) побывал. Вот, посмотрите-ка. – С этими словами он достал из кармана какой-то темный стеклянный бутылек.

      – Что