Полдень, XXII век. Страна багровых туч. Путь на Амальтею (сборник). Аркадий и Борис Стругацкие

благосклонно сказал Горбовский.

      – Так что же случилось? – спросил Валькенштейн.

      – Ничего особенного, – сказал Горбовский. – Наши боты не годятся для высадки.

      – Почему?

      – Не знаю. Фотонные корабли не годятся для высадки. Все время нарушается настройка магнитных ловушек в реакторе.

      – Атмосферные магнитные поля, – сказал атмосферный физик Васэда и потер руки, шурша ладонями.

      – Может быть, – сказал Горбовский.

      – Что же, – неторопливо сказал Бадер. – Я вам дам импульсную ракету. Или ионолет.

      – Дайте, Август, – сказал Горбовский. – Дайте, пожалуйста, нам ионолет или импульсную ракету. И дайте мне поесть кто-нибудь.

      – Господи, – сказал Валькенштейн. – Да я уже и не помню, когда в последний раз водил импульсную ракету.

      – Ничего, – сказал Горбовский. – Вспомнишь. Послушайте… – ласково сказал он. – Дадут мне сегодня покушать?

      – Сейчас, – сказал Валькенштейн.

      Он извинился перед Сидоровым, снял со стола журналы и накрыл стол хлорвиниловой скатертью. Затем он поставил на стол хлеб, масло, молоко и гречневую кашу.

      – Стол накрыт, Леонид Андреевич, – сказал он.

      Горбовский нехотя поднялся с дивана.

      – Всегда надо подниматься, когда надо что-нибудь делать, – сказал он.

      Он сел за стол, взял обеими руками чашку с молоком и выпил ее залпом. Затем он обеими руками придвинул к себе тарелку с кашей и взял вилку. Только когда он взял вилку, стало понятно, почему он брал чашку и тарелку обеими руками. У него тряслись руки. У него так сильно тряслись руки, что он два раза промахнулся, стараясь поддеть на кончик ножа кусок масла. Бадер, вытянув шею, глядел на руки Горбовского.

      – Я постараюсь дать вам самую лучшую импульсную ракету, Леонид, – сказал он слабым голосом. – Наиболее лучшую.

      – Дайте, Август, – сказал Горбовский. – Самую лучшую. А кто этот молодой человек?

      – Это Сидоров, – объяснил Валькенштейн. – Он хотел говорить с вами.

      Сидоров встал опять. Горбовский благожелательно поглядел на него снизу вверх и сказал:

      – Садитесь, пожалуйста.

      – О, – сказал Бадер. – Я совершенно забыл. Простите меня. Леонид, товарищи, позвольте представить вам…

      – Я Сидоров, – сказал Сидоров, неловко усмехаясь, потому что все глядели на него. – Михаил Альбертович. Биолог.

      – Уэлкам, Михаил Альбертович, – сказал волосатый Диксон.

      – Ладно, – сказал Горбовский. – Сейчас я поем, Михаил Альбертович, и мы пойдем в мою каюту. Там есть диван. Здесь тоже есть диван… – он понизил голос до конфиденциального шепота, – но на нем расселся Бадер, а он директор.

      – Не вздумайте взять его, – сказал Валькенштейн по-японски. – Мне он не нравится…

      – Почему? – спросил Горбовский.

      Горбовский возлежал на диване, Валькенштейн и Сидоров сидели у стола. На столе валялись блестящие мотки лент видеофонографа.

      – Я вам не советую, – сказал Валькенштейн.

      Горбовский