Золотая лихорадка. Николай Задорнов

при свете керосиновой лампы мужик и Улугу ужинали в избе Силиных.

      – Теперь веришь?

      – Да. А когда ты хочешь идти?.

      – В воскресенье.

      – Надолго?

      – На все лето. До ледостава.

      Улугу наморщил лоб. Он быстро спросил:

      – А рыбалка? А тебе хлеб надо убирать?

      – Какой хлеб? Какая рыбалка? У меня сын взрослый… А Фекла зачем? Я ее держу строже, чем ты свою…

      – Ну, ну, не вянькай, – отозвалась откуда-то из полутьмы жена.

      – Ты-ы, кляча! – отвечал муж. – Егор еще всего не скажет. Мы сами проверим. Он привез мешок, как картошка самородки. А есть как тыква. Этого он не покажет, хоть и честный… А есть как тыква. Ну, немного меньше… Слышал, Егор сам говорит – поезжайте, а то чужие туда все равно нагрянут.

      – И не рыбачить?

      – Ты же хозяин! Молодые парни наловят для тебя. Вернешься, водкой их угостишь, и они удовольствуются. Ты же их произвел, а они ленятся.

      – А огород?

      – Ну, на черта тебе огород? Это все Егор справедливостью хвалится, его выдумки. Да я бы на твоем месте вообще кинул бы его.

      – Ладно… Завтра поедем! – сказала Улугу.

      – У меня лоток есть и бутарка разборная есть, и мы все возьмем.

      – Нет, слушай, завтра я не успею. А че-то не понял, на какой речке. Ты узнай еще раз.

      – Я доведу тебя. Я там бывал, однако, и место знаю. Я еще не подводил товарищей.

      Егор и сам не знал названья речки, и Тимоха не знал. Улугу немного подумал. Жаль, конечно, что сам Егор не идет. Он подобрел, чувствуя, что дело стоящее.

      – Ладно! – сказал гольд.

      – Ден пять, самое большее – шесть, и дойдем…

      – А как название речки?

      – Ну, поверь мне… Я уж сколько раз сам спрашивал. Егор мне рисовал, как пройти, он же экспедицию водил. Да зачем тебе название? Я сказал – не ошибусь.

      – Завтра не успеем, – сказал Улугу, подумав. – Давай день собираться, а послезавтра поплывем…

      Улугу решил, что открыватели не хотят говорить ему название речки, чтобы он не проболтался. Улугу это даже понравилось.

      За день ни Улугу, ни Тимоха сборов не закончили.

      На третий день Улугу остался ночевать у Силиных. На рассвете, укладывая мясо и хлеб в мешок, Фекла вдруг так разревелась, что в испуге вскочили все дети, и старший сын спрыгнул с полатей.

      – Эх, уж… – перевел он дух. – Вы-и… – Ему показалось, что родители ссорятся.

      – Хлеба-то, – плакала Фекла.

      – Ты помни, как я велел! – грозно сказал Тимоха.

      – Будто я раньше без тебя не справлялась! Какой толк-то от тебя! – сквозь слезы говорила женщина. – Иди уж на свой прииск…

      В предрассветном сумерке из серого дома вышли двое в серой одежде, с серыми лицами и с серыми мешками на плечах. Высокая женщина в платке долго провожала взглядом их лодку.

      Ветер дул снизу, и волны шли злые и шумные и обламывали пласты глины на островах, когда на пятый день своего плаванья путники, натянув палатку, отогревались и сушились на берегу узкой протоки. На едва утоптанную и местами вырванную траву постелили сухие