Вечный зов. Том 2. Анатолий Степанович Иванов

спиной к дощатому забору, широко открытыми глазами смотрела на звездное небо, кое-где закрытое тучами, смотрела так, будто видела впервые и эти звезды, и ночные черные тучи, и ныряющую в эти тучи ущербную луну.

      – Ты не трогай, сынок, мамку-то, – тяжко дыша, проговорила Ульяна Федоровна. – Не тревожь… Захворала она. Сбегай на нашу улицу, кликни кого-нибудь. Одним-то нам не добраться до дому.

      Юрка убежал. Через час он привел двух мужиков и женщину. Вполголоса переговариваясь, мужики подняли тяжелую, почти бесчувственную Ульяну Федоровну и, поглядывая на глухой забор, которым было обнесено здание контрразведки, повели, потащили прочь. Лиза шла сама, женщина только ее чуть подталкивала. Юрка бежал сзади, слушал всхлипы той женщины, глухие голоса мужиков и, понимая, чувствуя, что неотвратимо надвигается какое-то новое и страшное горе, тоже швыркал носом, временами подвывал, как щенок, и смахивал грязными кулаками выступающие слезы.

      Лиза никого не узнавала, даже сына. Не узнала она и квартиры, ходила по комнатам, тыкаясь в стены, спрашивала у Юрки и умирающей Ульяны Федоровны: кого они-то ждут здесь, на вокзале, почему так долго не приходит поезд, с которым она должна уехать?

      – А вот куда ехать я должна – и забыла, – говорила Лиза, терла виски. – Вы не знаете, куда мне надо ехать?

      Все это ускорило кончину Ульяны Федоровны.

      В день похорон Лиза испуганно притихла, сидела в уголке, смотрела, как женщины-соседки собирают покойницу, шевелила бровями, будто что-то мучительно пыталась вспомнить. И в тоскливой суматохе никто не видел, как и когда Лиза исчезла.

      Первым отсутствие матери заметил Юрка, обежал все комнаты, обшарил двор.

      – Мама, мама-а! – закричал он. – Куда она делась? Вы не видели маму?

      Какой-то старик с костылем и котомкой, подошедший к калитке, сказал, что час назад видел блаженную вроде бы женщину на самом выходе из города.

      – Это она, она! – крикнул Юрка, выскочил на улицу. Но тут же вернулся, затормошил старика: – Где… на каком выходе? Слышь, дедушка?

      – А там, сынок… На Верхнюю Ельцовку она, кажись, побрела.

      Это было в последний день июня, а числа десятого июля к поскотине небольшой деревеньки Барлак, что верстах в тридцати от Новониколаевска, подошел грязный, оборванный мальчишка с исхудавшими глазами, с давно не чесанными, пыльными волосами.

      – Ты чей такой? – спросила его низенькая босая женщина с прутом, пасшая гусей.

      – Савельев Юрка я.

      – Откуда же ты?

      – Я с города.

      – Ну, ступай, пройдись по деревне, – вздохнула женщина. – Може, кто и подаст. Сейчас мало подают. А что там у вас, в городу-то?

      – Я не за милостыней. Я мамку ищу. Я в соседней деревне был, мне сказали, что она сюда пошла.

      – Кто же твоя мамка?

      – Она такая высокая. И она… она никого не узнает. Ее в тюрьме били.

      – Блаженная?.. Постой, седни в полдень какая-то блаженная побирушка была в деревне. Ее старая Ферапонтиха, кажись, к себе покормить увела. А ну-ка пойдем…

      У старой