Вечный зов. Том 2. Анатолий Степанович Иванов

Но я все вот думаю… Я сошла от пыток с ума… И Свиридов, прежде чем застрелиться, выбросил меня из тюрьмы вместе с Ульяной Федоровной. Антон совершил побег, когда его повели на расстрел. Все организовал Субботин Иван Михайлович. Непосредственно все обеспечили для побега наборщик городской типографии Баулин Корней и новониколаевский извозчик Василий Степанович Засухин. Да еще Данила Кошкин, был такой парнишка у нас… – И вдруг жена Антона замолчала, подняла медленно голову, в упор взглянула на Кружилина. – Мне Антон говорил, что они все трое тут, в Шантаре, потом работали. И что их в тридцать восьмом посадили… За что? Где они сейчас?

      Кружилин, едва Елизавета Никандровна заговорила о Баулине, Засухине и Кошкине, тотчас почувствовал почему-то, что она обязательно спросит об их судьбе. А что ему ответить? И вот, опустив чуть голову, негромко проговорил:

      – Кто это может сказать… за что и где они сейчас?

      – Ну да, – согласилась она сразу. И зачем-то спросила: – А этот… Яков Алейников? Про него ничего не известно?

      – Он на фронте. Письма два прислал мне. Жив, здоров пока.

      – Ну да, – еще раз произнесла Елизавета Никандровна, легонько встряхнула головой. – Так вот… А каким образом Полипов Петр Петрович вырвался из лап белочешской контрразведки? Тоже, говорит он, во время отправки на расстрел бежал. Когда, как, каким образом? Кто ему помогал в этом?

      Жена Антона Савельева спрашивала таким тоном, будто именно сидящий перед ней Кружилин обо всем этом знал, но по каким-то причинам не хотел сказать.

      – Да… – проговорил Поликарп Матвеевич задумчиво, и она опомнилась, встрепенулась, потерла, видимо, больно токающие виски.

      – Зачем же я обо всем этом так подробно и долго? Не знаю… Может, затем, чтоб лучше самой понять, что со мной произошло? И почему я хочу, чтобы Юрий поехал на фронт…

      – Ну, а сам-то он как? – спросил Кружилин. Он не хотел задавать такой вопрос и все же задал.

      – «Конечно, говорит, мама, я поеду… Я должен быть там, где все».

      Елизавета Никандровна произнесла это ровным и спокойным голосом, но Поликарп Матвеевич все равно почувствовал, что она чего-то недоговаривает, что-то тщательно и искусно пытается скрыть и что ее разговоры с сыном о фронте были, вероятно, не так легки и просты.

      – И еще потому, Поликарп Матвеевич, так подробно я… – тут же заговорила Елизавета Никандровна, явно не желая длительной паузы, – чтобы вы попытались все же понять, если это возможно… как сын вернул мне разум. Как это получилось. Я говорила, что Свиридов перед своим самоубийством распорядился выпустить нас троих – меня, Ульяну Федоровну и Юру – из тюрьмы. Тоже, кстати, непонятен и странен, если хотите, этот его поступок. Почему он отдал такое распоряжение? Что это на него нашло? Ну ладно… Так или иначе, мы все оказались на воле. Как это все произошло, я, конечно, не помню, мне это потом рассказали…

* * *

      …Елизавета Никандровна не помнила и до самой могилы не вспомнит теперь, как она и Ульяна