Сказки нашей крови. Владимир Лидский

отстреливаясь, по поселку в надежде выскочить на старую земскую дорогу, ведущую к Османову Яру и далее, мимо Сарытлыка и Кара Буруна – в Коктебель, откуда совсем близко и до Феодосии, где легко было затеряться и залечь на дно, – так он думал, – но февраль его сгубил, – он выскочил в кителе и даже без фуражки и, пока бежал, разгоряченный, не чувствовал мороза; его преследовали, он бежал… ему казалось – пятнадцать верст до Коктебеля он покроет с легкостью, однако стоило ему войти в Османов Яр – он понял: ночью, в холод и среди снегов, доходящих ему чуть не до колен, эту тропу не преодолеть: невозможно было идти, раздвигая телом снег, становившийся по мере продвижения все более и более непроходимым… сзади слышались крики погони, выстрелы и хруст ломающихся веток… он стал и глянул вглубь ущелья: над сугробами плясали светлячки, – их голубой свет похож был на дежурный свет в мертвецкой, погрузившейся в ночную тишь по уходу прозектора и санитаров: вот щербатый кафель зловеще отсвечивает синим глянцем, и хромированные части инструментов, похожих на принадлежности для пыток, блестят на столике, выглядывая из-под прожаренного полотна, а столы из камня, тщательно промытые ледяною водой, угрюмо стоят как жертвенники древних жрецов, – Левант Мурза не зря же звался Отчаянным и нелегко было напугать его, но тут сердце его забилось пуще, – под стеной ущелья, занимая ровное пространство, сидели на снегу звери, птицы и даже земноводные, которым сейчас самое время было спать, – в первых рядах, словно бы в партере, вольготно расположились ежи, землеройки, мыши, крысы, белки, хомяки, последними в этой зоне были зайцы; амфитеатр занимали ласки, лисы, барсуки, куницы и еноты, а по сторонам ущелья на плоских валунах бельэтажа красовалась аристократия полуострова – олени, косули, туры, медведи, росомахи; в скальных нишах, как в ложах бенуара, уютно грелись птицы, и весь этот зрительный зал внимательно оглядывал Леванта, чего-то ожидая: герой стоял как оперный тенор на театре, выведенный причудливою режиссерской прихотью под рампу, пространство перед ним по-прежнему освещалось светлячками, а глаза животных и птиц таинственно посверкивали в темноте, отражая этот мертвый свет; хода вдоль ущелья не было, и Левант Мурза застыл в раздумье, начиная всем телом ощущать февраль: холод забирался внутрь, крался по мышцам и проникал в жилы, медленно замораживая кровь, – звуки погони тем временем приблизились, и уже хорошо слышны были голоса бойцов, раззадоренных охотничьим азартом, тут Левант оборотился и увидел прыгающие огни карманных фонарей… он стоял на заснеженной сцене и готовился умереть как Гамлет, сраженный отравленной рапирой, – собрав волю, он даже сделал шаг навстречу року, справедливо полагая, что лучше погибнуть в движении к свободе, нежели покорно дожидаться своей уже назначенной судьбы, и в этот миг из-за деревьев, стоявших по сторонам и в глубине ущелья, вышли вдруг стрелки в подсвеченных мертвой синевой шинелях, – выйдя на линию огня, они подняли винтовки,