Сказки нашей крови. Владимир Лидский

радости, вот он и застрелился, осознав, видимо, крах своих большевистских идеалов, за которые сражался на Гражданской, а потом искал истину в ЧК; годом раньше был взят Иван Багряный, и так в течение всего-то нескольких лет почти до основания выкосили писательское поле… дом Слово опустел наполовину и стал прозываться Крематорием; некоторым же, – немногим, впрочем, – так дали по рукам, что их песни во славу долго еще клокотали в глотках грядущих поколений, – авторы песен получали Сталинские премии и более не вещали с идеологически неправильных позиций; в тридцать седьмом, когда в один день казнили более сотни представителей украинской творческой интеллигенции, Булат понял, что пора смываться, тем более что не раз уже незаметные люди из первого отдела задавали ему вопросы об отце – бросив свой литейный цех, принялся он мотаться по стране, – устраивался работать в незаметные артели, на маленькие фабрички, шабашил, где придется, и просто подметал улицы, стараясь жить как можно тише, и не вступал, Боже сохрани, ни в какие группы, правда, в Харькове как раз вышел сборник его стихотворений, но он верно рассудил: пока кинутся искать, сверять данные, отслеживать бумаги, он снова куда-нибудь уедет, – ищи ветра в поле! так и мотался до войны, и спасся! инстинкт самосохранения помог; конец июня сорок первого встретил он в Воронеже и в течение двух дней пребывал в шоке и растерянности, но потом подобрался как-то вмиг, быстро привел свои дела в порядок, рассчитался за съемную комнату и пошел в военкомат; ему не жаль было свою загубленную жизнь, – а он знал, что жизнь уже загублена, ведь с войны редко возвращаются, – а жаль было стихов, которые точно пропадут, канув в несуществующее время и, значит, – в пустоту… кроме того, он носил стихи в себе и знал, что они уж не родятся, а погибнут вместе с ним, ведь невремя поглощает все – дробит камни, стирает великие произведения, осушает океаны и сметает земли, ничего не оставляя притом и от человека – повезет тому, кто сможет завещать потомкам кровь, подтверждение своего земного бытия – тире между датами рождения и смерти; в этой черточке, придуманной Карамзиным, заключено безжалостное время… пять миллиметров линейного пространства, которое хранит память о всех человеческих страстях, не видных вообще из космоса, затерявшегося в космосах иных… но на Волховском фронте, куда в конце октября попал Булат, даже этой черточки не удостоились десятки тысяч, просто потерявших свои имена на куске болотной земли от Мясного Бора до туманной Любани, и Булат был одним из тех, кто свою черточку сберег, хотя, конечно, не он, не он, а только равнодушный рок, вслепую выбирающий себе любимчиков… и этими счастливцами, находившимися под пристальным вниманием судьбы, поначалу были все, кто ехал с Булатом в эшелоне, по крайней мере каждый думал так, не подозревая о том, что лишь самая малая, самая ничтожная их часть получит пропуск в жизнь; первое испытание прошли они у Бологого, когда возле станции их эшелон неожиданно попал под бомбы, –