Сказки нашей крови. Владимир Лидский

способны: ставим флажки, загоняем, зверски убиваем, разрезаем живот и достаем оттуда Красную Шапочку с пионерским значком на груди и полупереваренную бабушку с партийным билетом, полученным еще во времена РСДРП, – бабушку оживляем посредством искусственного дыхания рот в рот, Красной Шапочке даем путевку в жизнь, а смердящий труп серого разбойника выбрасываем на свалку истории… так Артем и был выброшен на эту самую историческую свалку, но годы были все-таки не те, – в тридцатых его стерли бы в лагерную пыль, а посреди семидесятых он замечательно влился в пролетарский коллектив завода, клепающего какие-то подставки для самонаводящихся торпед, и заодно поступил в десятый класс вечерней школы, в которой против обычной было классом больше; лишний год учиться он не пожелал и сдал экзамены экстерном в течение трех месяцев… вскоре его забрали в армию, а там уж никто не смотрел на отсутствие у него комсомольского билета, потому как зачем солдату в Афгане какой-то там билет? ему следует лишь калаш да рожков к нему поболе, а на блокпосту, где Артем просидел почти полгода, нужна водяра или что покруче, ну и кишмишевка, конечно, кто там спрашивает, кроме комиссаров, есть ли у тебя комсомольский билет? ты комсомолец? – да! – давай не расставаться никогда! – это вообще не было критерием, на комсомол там все клали, как говорится, с прибором, там важно было выжить, не прижмуриться и не одеться в цинк, а для этого бумажки не нужны; место, где служил Артем, считалось не опаснее иных, хотя и находилось на отшибе; условия, правда, были неважнецкие, – воду и хлеб привозили раз в неделю, с помывкой дело было плохо, а жара стояла бешеная, пыль и песок постоянно скрипели на зубах, особенно когда шалил афганец, скука посреди убогих и унылых строений блокпоста копилась день ко дню и становилась со временем непроходимой; караул был трехсменным, привыкнуть к такому образу жизни Артем никак не мог, постоянно ходил с мутной головой, тщетно пытаясь отделить день от ночи, а ежели случалось обдолбиться в отдыхающей смене – тосковал вчерную, мама, не горюй; попал на блокпост он по штрафняку – опять же за язык, хотя истинной причиной был все же не язык, – и считался ссыльным; работа здесь была более-менее спокойная, хотя и приходилось всякую минуту быть настороже – досматривали и пропускали внутрь долины местных, среди которых могли оказаться замаскированные духи, но к такой службе душа у Артема не лежала, – увереннее он чувствовал себя в зеленке, в боевых условиях или на зачистке, хоть там и было значительно опаснее… передовая казалась ему более однозначной, а на блокпосту вечно не знаешь, откуда ждать подвоха: вот пропустишь какого-нибудь чабана с баранами, а следом – обстреляют с холмов, или в барбухайке с безобидным шофером-дехканином обнаруживаешь вдруг разобранные агээсы, то есть станковые гранатометы, и то еще не сильная беда, – вяжешь бабая, бывает и стрелять приходится, они ж просто так не отдаются… барбухайку – за шлагбаум, на постой, ну, и дальше как пойдет… а то и хуже иной раз –