Былицы-2. Евгения Ивановна Хамуляк

Галина Будимировна, ожидая ответа правдивого. Не было никогда секретов между женщинами, знали друг друга до последней черточки.

      Вздохнула тяжело Павлина Куприяновна, лицом мрачнея:

      – Видишьли, Галя, тяжело мне в последнее время с людьми общаться стало. Не могу более честно от души с ними разговаривать. Не хотят люди правду слышать, расти и улучшаться, а только жаловаться гожи. Вот, скажем, просят меня о помощи, – собираю помощников; те наизнанку выворачиваются, а эти горемычные вдруг отнекиваются, уверяя, что никогда в подмоге не нуждались. И все напрасно для них, все ненужным оказывается. А потом петух жареный в мягкое место клюнет – опять бегут. И не могу я им больше в глаза смотреть. Вот дала б по башке ложкой – да с них как с гуся вода, только жалуются: сначала на родных, соседей, потом и до меня очередь доходит. Забываются и вновь ко мне же прибегают жаловаться. И если б только жалобами дело заканчивалось, а то ведь горе-беда с ними творится, я же вижу. Вот какиедела пошли в Вечканово, Галечка. Мыслилось мне повыгонять их с деревни, Кронид Егорыч может быть так и поступил бы, да сердце кровью обливается – не выход это. Должна я ключик найти, разобраться, что это такое натворилось, отчего люди помешались умом и совестью.

      – Что-то ты, Павлинушка, преувеличиваешь, –недоверчивопомотала головой собеседница. –Во всякой семье не без урода, как говорится, есть и бестолковые, и подлые в селах, но ты что-то раздуваешь до масштабов вселенских.

      Вздохнула второй раз тяжело староста, ибо зря слов на ветер никогда не бросала. Отпила горячий чай и продолжила:

      – Мысли стали появляться оставить службу. Только языком обмолвилась, – люди уважаемые на дыбы встали, уж очень много лет на мне все дела завязаны, привыкли все к укладу Кронидом Егорычем заложенному. Доверие со всех сторон. Да и я, честно сказать, что делать буду без работы каждодневной? Да и сил во мне – мерено-немерено. Чувствую в себе много резвости, бодрости, только вот настроение потерялось. Как увижу издалека тех, кому помочь не могу, покой и доверие теряю. Умом ведь все понимаю, – назидательно сама себе повысила голос Павлина Куприяновна, – что каждый своему счастью кузнец, и никто не может ни научить, ни за него жизнь прожить. Поэтому, как вижу этих непутевых, так дар речи теряю. Жизнь их наказывает страшней моих упреков с назиданиями, и вся критика в жалость оборачивается. А эти несчастные думают, что правда за ними сталась, и опять продолжают могилу себе рыть, на неприятности напрашиваясь.

      Вот скажи мне, подруга верная, неужели я состарилась, потеряла ума ясность?

      – Думается мне, Паечка, дорогая моя подруженька, что и в самом деле настроение свое где-то ты посеяла. Вот где корень твоих бед насущных и кашля яростного! Поэтому сделаем так: у тебя останусь на пару деньков погостить! Поухаживаю за тобой, в баньку пойдем попаримся, отдохнем душой, на сватовство полюбуемся – порадуемся за молодых. Так тоска пройдет стороной, – и крепко обнялись подруги добрые. Хороший был план, обоюдо-одобренный.

      Улеглись