Боты для ночного эльфа. Елена Логунова

красивые узоры, просто замечательные, – вежливо повторила я, надеясь закрыть этим тему росписи по телу.

      На сцену как раз вывели замечательного бегемота, хотелось и на него посмотреть, не только на подружку.

      Бегемотов я вижу гораздо реже, чем Ирку, а они тоже очень даже ничего. Хотя и не разрисованы узорами.

      Тут мое буйное воображение ловко нарисовало мне бегемота, талантливо расписанного под хохлому.

      Я тряхнула головой, прогоняя дивное видение, и воображаемый бегемот сменил раскраску на гжель.

      Пришлось несколько раз энергично зажмуриться, чтобы развеять это дивное диво.

      – Что у тебя с глазами? – заметив мои гримасы, встревожилась чуткая и заботливая подружка.

      – Ослеплены неземной красой.

      Я не уточнила, что речь идет о красе бегемота. Подружка наверняка приревновала бы.

      Я уставилась на арену, демонстративно не обращая внимания на Иркины сопение и ерзанье, и вскоре она не выдержала – пожаловалась цветному прожектору под куполом цирка:

      – Вот на мне узор из хны, а кому-то хоть бы хны!

      – Отличная рифма, – похвалила я, благосклонно разглядывая шествующего по доске гиппопотама.

      Отличный оказался гиппопотам!

      Ирка немного попыхтела и выдала новый экспромт:

      – Я восточная красавица, мне мехенди очень нравится!

      – Это заметно хуже, «красавица – нравится» – затерто, как «любовь и кровь», – покритиковала я.

      Поэтесса затихла, сосредоточенно сопя. Как сопровождение к зрелищу танцующего бегемота этот звук был идеален.

      Я расслабленно улыбнулась.

      Люблю все идеальное.

      Перфекционизм – это неизлечимо.

      – Помоги мне с рифмой, – ворчливо попросила поэтесса.

      Меня не пришлось упрашивать:

      – Бегемот – ужасный жмот.

      – Бегемот сожрал комод! – огрызнулась подружка. – Это не то! У меня восточная тема!

      – Так и бегемот не западный.

      – В Нил бегемота! Помоги зарифмовать Шехерезаду!

      Я покосилась на то, что с ходу идеально рифмовалось с Шехерезадой, и честно предупредила:

      – Ты не хочешь это слышать.

      – А пооригинальнее ничего не придумаешь? – Ирка легко догадалась о моих банальных ассоциациях. – С задом-то я и сама ее зарифмовала бы, но это некрасиво.

      – Смотря какой зад, – тонко польстила я.

      Морщинки на Иркином лбу частично разгладились.

      И тут распорядитель объявил о выходе иллюзиониста.

      Плотный столб слепящего света рухнул из-под купола, как дюжая сосуля с питерской крыши, и интригующе медленно растаял, явив публике одноименного фокусника.

      Питер Бург, оказавшийся долговязым юношей в смокинге из серебряной парчи, приподнял над блестящим от геля теменем фетровую каскетку и изящно поклонился.

      – Так, я не поняла! А где цилиндр? – заволновалась Ирка.

      – Какой цилиндр? – не поняла я, почему-то подумав, что речь о каком-то механизме.

      – Тот,