Глобус Билла. Пятая книга. Козерог. Александра Нюренберг

фуражку, он перешагнул лужу у порога и выпрямился в низеньком помещении, сразу наполнив утлые стены.

      Так получилось, что световая решётка накрыла его, ярко высветив половину лица. Мгновение он привыкал к полутьме. Затем нашёл шевелящееся пятно в углу и с такой неописуемой самоуверенностью шагнул, давя мокрую глину пола и хрустнув попавшей под каблук доской, что Шанни заколотило от ужаса. Металлический вкус страха во рту, будто она давится ржавчиной – унизительное для достоинства мыслящего существа ощущение, заставило её с силой сглотнуть и в этом судорожном движении выразился протест реального мира, созданного только для радости, а не для скорби.

      Она не ошиблась – сволочь первостатейная. Громадная фигура холёного и постоянно сытого увальня, перетянутая портупеей по широкой груди, вызывала чувство отвращения. От этого визитёра исходил непонятный, но явственный дух опасности. Может, дело было в его собственном, усиленном жарой запахе?

      Какая-то немыслимая смесь обильного свежего пота, жуткого солдатского мыла и дорогих, очень тонких и чувственных, духов, довершала образ.

      Под фуражкой блеснули пустые большие глаза, и уголок рта приподнялся над бритым твёрдым подбородком. Возможно, он даже привлекателен – если на свете существует объективность такого рода.

      Во всяком случае, одного взгляда довольно, чтобы понять – с акулой проще договориться… даже если она слегка голодна.

      И откуда такой взялся?

      Шанни приподнялась и, бешено прокручивая в уме не фразы – нет! только действия – старалась выровнять дыхание.

      Но офицер молчал и продолжал стоять, ярко освещённый окошком. Она нахмурилась.

      Тонкая, как мерзкий запах его дорогих духов, мысль возникла среди сумятицы. Что ещё задумал сир Мардук? Кто это такой?

      Вошедший сделал шаг и склонился к ней, положив руку себе на колено. Внезапно что-то сделалось с этим лицом.

      Шанни ахнула.

      Билл смотрел на неё.

      Прежнее лицо распутного армейского идиота куда-то делось… оно было точно нанесено на его лицо, даже на его глаза – а теперь его смыли: струи благодатные верные унесли слой за слоем чужой портрет.

      Она видела его вечно смеющиеся и тёплые карие глаза, и губы с их манерой чуть кривиться от сдерживаемой шутки… и все крупные, сразу ожившие черты его лица… такого знакомого и такого родного…

      Он поднёс палец к губам.

      – Ушки закрой. – Сказал он едва слышно, но внятно.

      Затем снова изменился в лице и тем голосом, что она слышала на улице, прокричал властно, так что зашатались оглушённые дощатые стены. Ответом была тишина, затем взрыв ответных криков.

      Шанни не обращала внимания, она ни на что больше не обращала внимания и разглядывала его, испытывая такое неистовое счастье, что оно мешало ей хоть немножко сосредоточиться.

      Но как? Как у него это получилось?

      – Дальше? – Наконец, выдохнула она.

      Он