Одиннадцать видов одиночества. Ричард Йейтс

сдерживая охватившие ее чувства благодарности и облегчения, Грейс проговорила:

      – Ну что ты, Марта, ничего страшного, я…

      – Еда горит! – И Марта метнулась на кухню. – Нет, вроде ничего! – крикнула она оттуда. – Есть можно.

      Когда она стала накрывать на стол, к ней уже вернулось прежнее самообладание.

      – Поем и побегу, – заявила она, садясь за ужин. – У меня поезд через сорок минут.

      – А я думала, ты завтра поедешь.

      – Я и собиралась, – подтвердила Марта, – но решила ехать сегодня. Дело в том, что… Знаешь, Грейс, у меня есть еще одна – если тебе не надоели мои извинения, – есть еще одна причина чувствовать себя виноватой: я ведь ни разу не дала вам с Ральфом возможности побыть здесь наедине. Так что сегодня я исчезаю. – Немного помявшись, она добавила: – Давай договоримся, это мой свадебный подарок.

      Она улыбнулась, на сей раз уже не застенчиво, а в своей обычной манере: бросила быстрый многозначительный взгляд – и тут же загадочно отвела глаза. Отношение Грейс к этой улыбке, которую она давно мысленно именовала «изысканной», прошло в свое время стадии недоверия, замешательства, благоговения и старательного подражания.

      – Что ж, очень мило с твоей стороны, – сказала Грейс, но на самом деле в тот момент так до конца и не поняла, о чем именно идет речь.

      Лишь после того, как ужин был съеден, а посуда вымыта и Марта ушла на вокзал, окруженная вихрем косметики, багажных сумок и торопливых прощаний, – лишь после этого Грейс начала понемногу догадываться о смысле подарка.

      Она долго и со вкусом принимала ванну, потом долго вытиралась, вертясь перед зеркалом, исполненная прежде неведомого тихого возбуждения. В своей комнате она извлекла из белой коробки, на вид дорогой, и из шуршащей оберточной бумаги кое-что из приданого: полупрозрачную ночную сорочку из белого нейлона и такой же пеньюар, – надела их и вернулась к зеркалу. Она еще никогда ничего подобного не надевала и ничего подобного не ощущала, и при мысли о том, что Ральф увидит ее такой, она метнулась на кухню, налить себе стаканчик сухого хереса, который Марта берегла для коктейльных вечеринок. Затем Грейс потушила везде свет, оставив только одну лампу, со стаканом в руках опустилась на диван и, устроившись поудобнее, стала ждать Ральфа. Спустя некоторое время она встала, принесла бутылку хереса и поставила на кофейный столик, на поднос, вместе со вторым стаканом.

      Ральф покинул контору немного расстроенным. Он как будто ждал большего от пятницы накануне свадьбы. Премия оказалась вполне приличной (хотя втайне он рассчитывал получить в два раза больше), а за обедом парни купили ему выпить и шутили, как и положено («Да брось, Ральф, не переживай так, могло быть и хуже»), но все равно хотелось настоящего праздника. И чтобы там были не только парни из конторы, но и Эдди, и все его друзья. Вместо этого ему предстояло просто встретиться с Эдди в «Белой розе», как и каждый божий день, потом поехать домой, взять у Эдди чемодан, поесть, а потом снова тащиться на Манхэттен только для того, чтобы час-другой провести с Грейс. Когда Ральф вошел в бар,