Капитан Темпеста. Дамасский Лев. Дочери фараонов. Эмилио Сальгари

могут посадить на кол.

      – Я буду осторожен, – ответил лейтенант.

      – На случай, если с вами случится беда, что вполне возможно, не забывайте, меня зовут Юсуф Хаммада.

      – Я этого имени не забуду.

      – Удачи, лейтенант.

      Капитан свернул направо, но венецианец притворился, будто не заметил, куда тот направился, и, надвинув капюшон, продолжил было свой путь, то и дело оглядываясь и наполовину вынув ятаган из ножен.

      Поляк отошел уже довольно далеко, бормоча что-то себе под нос и ругаясь. Какое-то время лейтенант не спускал с него глаз, потом, свернув за угол старой башни, служившей фундаментом маленькой церквушки, спрятался за воротами. Железная калитка была полностью разбита палицами мусульман и валялась на земле.

      – Надо проверить, не следит ли он за мной, – пробормотал он. – Человек, отрекшийся от веры, уважения не заслуживает, к тому же этот авантюрист явно затаил злобу на герцогиню. Ему доверять нельзя.

      Не прошло и двух минут, как капитан снова появился. Он все еще что-то бубнил, но теперь шел на цыпочках, видимо полагая, что венецианец идет своей дорогой и может услышать его шаги. Ворота он миновал, не остановившись, и быстро исчез в темном переулке.

      – Давай, давай, ищи меня, мошенник, – прошептал лейтенант.

      Он быстро свернул назад и, двигаясь в темноте почти на ощупь, бросился к нескольким лачугам, совсем засыпанным камнями.

      – Они должны быть где-то здесь, – проговорил он, перелезая через полуразвалившуюся стенку.

      Сдвинув несколько камней, он оказался перед маленькой решеткой, прижался лицом к прутьям и несколько раз позвал:

      – Папаша Стаке! Папаша Стаке!

      Сначала никто не ответил, потом откуда-то из глубины погреба раздался глухой, хриплый голос:

      – Это вы, лейтенант? Долго же вас не было. Я уж думал, вам отрубили голову или посадили на кол.

      – Открывай засов, старина. А как там Симоне, жив еще?

      – Еле живой, лейтенант, медленно помирает от голода и страха.

      – Вылезайте быстро: скоро у вас будет и более надежное убежище, и еда.

      – Ох, от этих двух слов кровь сразу быстрее побежала по жилам, – прохрипел голос. – Я поставлю двадцать свечек святому Марку и четыре – в церкви Святого Николая. Вставай, Симоне, шевели ногами, мой мальчик, если хочешь погрызть сухарика.

      Засовы открылись, и оба, старик и молодой парень, с трудом протиснулись в дверцу.

      – Идите за мной, папаша Стаке, – сказал лейтенант. – Опасности нет.

      – Клянусь всеми хорватами Катара, у меня ноги подгибаются, синьор лейтенант, и сдается мне, что и у Симоне они не крепче моих.

      – Это с голодухи, – уточнил его товарищ.

      – Плохой ты моряк, – сказал старик, силясь улыбнуться.

      – Пошли скорее, пока нас не застукал какой-нибудь патруль, – скомандовал Перпиньяно.

      – Если вы о турках, то надо удирать. Мне что-то не улыбается быть посаженным на кол.

      – Тогда ноги в руки, папаша Стаке.

      Они отошли от домика и почти бегом бросились к башне, которая смутно виднелась в темноте. Все