Капитан Темпеста. Дамасский Лев. Дочери фараонов. Эмилио Сальгари

моряков венецианского флота, они сюда прибыли вместе с подкреплением под командованием Мартиненго: старший помощник капитана и марсовой.

      – Где они теперь?

      – Прячутся в темном погребе. Закрылись на засовы и привалили ко входу несколько камней, чтобы турки его не нашли.

      – А как вы узнали, что я здесь? – спросила герцогиня.

      – Это я ему сказал, – отозвался Эль-Кадур.

      – А я в суматохе боя совсем забыл номер каземата.

      – Почему же эти двое моряков не пришли вместе с вами?

      – Они не решились, капитан. И потом, они боялись, что это убежище уже заняли янычары Мустафы.

      – До погреба далеко?

      – Шагов триста.

      – Эти люди могли бы нам очень пригодиться, синьор Перпиньяно.

      – Я тоже так думаю, герцогиня, – ответил венецианец, наверное впервые поименовав ее настоящим титулом знатной дамы.

      Девушка несколько секунд помолчала, словно что-то обдумывая, потом, обернувшись к арабу, который все время неподвижно стоял рядом, резко спросила:

      – Ты все-таки решился?

      – Да, госпожа, – отвечал сын пустыни. – Только этот человек может нам помочь.

      – А если ты ошибаешься?

      – Дамасский Лев сюда не явится, синьора. У Эль-Кадура есть пистолет и ятаган, и он умеет с ними обращаться лучше, чем янычары Мустафы.

      Герцогиня обернулась к венецианцу, который застыл от удивления и никак не мог сообразить, при чем тут турок, которого выбили из седла перед стенами Фамагусты.

      – Вы полагаете, синьор Перпиньяно, побег возможен и турки его не заметят?

      – Нет, синьора, – отвечал лейтенант. – Город наводнен янычарами, все еще жаждущими христианской крови, а за стенами не меньше пятидесяти тысяч азиатов стоят на страже и следят, чтобы никто не вышел из города.

      – Ступай, Эль-Кадур, – сказала герцогиня. – Наша последняя надежда в руках Дамасского Льва.

      Араб загасил фитиль пистолета, удостоверился, что ятаган легко скользит в кожаных ножнах, украшенных серебряными пластинками, одним движением нахлобучил капюшон с кистями по краям и закутался в свой широкий шерстяной плащ.

      – Повинуюсь, госпожа.

      Он пошел к лазу, опустив голову и спрятав лицо под капюшоном, но вдруг резко обернулся, горящими глазами пристально посмотрел на герцогиню и сказал с глубокой грустью:

      – Если я не вернусь и моя голова останется в руках турок, я желаю тебе, синьора, отыскать виконта Л’Юссьера и вернуть себе утраченное счастье.

      Последние слова заглушило рыдание.

      Герцогиня д’Эболи села и протянула арабу руку.

      Дикий сын пустыни подошел к импровизированному ложу, встал на колено и запечатлел на белой руке девушки долгий поцелуй. Ей показалось, к ее коже приложили раскаленное железо.

      – Иди, мой добрый Эль-Кадур, – со вздохом произнесла она.

      Араб рывком встал, глаза его горели.

      – Или Дамасский Лев тебя спасет, или я его убью, – решительно заявил он.

      Быстро отодвинув