Илья Муромец. Святой богатырь. Борис Алмазов

в пещерах подвиг свой свершающую, и общину христианскую, коя в киевских владениях была.

      Вот к ним-то – гонимым и сирым – потянулась Ольга. Потому – видела: эти люди – в горе и несчастье, а не печальны. И сколь на них беды ни обрушивается – стоят, словно ждут новых бед, и от бед тех духом укрепляются! Однажды призвала она двух варягов-дружинников, кои не скрывали, что Христу веруют, и приказала: «Ведите меня тайно на христианское моление».

      Ночью молчаливые воины вывели ее тайным ходом из Вышгорода и провели оврагами к пещерам киевским. Шли без огня в ослепительном сиянии лунном, сквозь черные тени оврага. Наверху темнел Вышгород, на другой горе светил факелами на башнях, шумел песнями дружинников и взвизгиванием девок срамных Киев. А дружинники с княгиней спускались по кремнистой, поблескивающей в лунном свете тропе все ниже и ниже, пока от стены, словно кусок тени, не отделился монах и не протянул Ольге каганец, при свете которого она вступила в узкий ход… Задевая плечами за стены шершавого песчаника, долго шла в узком, на одного человека рассчитанном проходе, точно в самое нутро земли спускалась. Пересекались-змеились хитростные переходы, и поняла Ольга – небывальцу сюда не войти и отсюда не выйти, иначе бы давно монахов печорских перерезали. Здесь они, в самом теле земном, Христом хранимы. Потому, понимая, что над головою тяжесть земная немыслимая, не боялась ее княгиня, а наоборот – словно на волю выходила. Отрывалась от забот бестолковых, бесчисленных, от всех страхов и суеты дневной.

      Глухо слышалось пение, и впереди, оттуда, куда шел монах, забрезжил свет. Стройное пение было все громче. Никогда Ольга такого не слышала – будто голоса ангельские сплетались и расходились в разговоре. Она вышла в небольшую округлую пещеру, где стоял впервые виденный ею алтарь и священник в сияющей ризе вздымал руки перед иконами.

      «Кому возвещу печали моя? Кому принесу тоску мою?..» – услышала она то, что ныло в ее душе и не давало покоя.

      И словно отворилась душа, и слезы, давно кипевшие в сердце, хлынули из глаз и принесли облегчение. А прямо на нее смотрела с иконы женщина с младенцем на руках, который прижимался к ее щеке…

      «Милосердия двери открой мне, Господи…»

      Закрывшись повоем[7], Ольга впервые неумело сотворила крестное знамение, заслоняясь им от всех врагов и несчастий и сердцем понимая, что вера Христу – щит и заступа, ибо ничего не вершится без воли Его. И волос не упадет с головы… Оглянувшись, увидела она это на лицах всех христиан, что стояли рядом с нею. И поняла: вот народ новый! И он обрящет отчину, таким трудом и кровию добываемую…

      Глава 5

      Язычник Святослав

      Двое монахов прекрасно помнили юного Святослава, который от малых лет так отдалился от матери, что ходили слухи, будто он не сын Игоря, а неизвестно кого. Помнится, киевский раввин, которого охраняли дружинники, провожая его через Дикое поле к хазарским постам на Дону, клялся и божился, что весь мир считает Святослава сыном Свенельда или какого-нибудь еще варяга, потому что при его рождении Игорю было шестьдесят шесть

7

П о в о й – головной убор замужней женщины в виде покрывала или большого платка.