Разрушь меня. Разгадай меня. Зажги меня (сборник). Тахира Мафи

серьезно?

      Хотя он прекрасно знает, что я имею в виду.

      Мне вдруг становится неловко от моей откровенности, даже бесцеремонности. Я ведь ничего не знаю о том, о чем отважилась попросить. Но знаю одно: я не хочу ощущать на себе ничьих рук, кроме рук Адама. Никогда.

      Адам ложится на спину. Я различаю черты его лица, глаза, блестящие в темноте. Глядя на его губы, я говорю:

      – Я ведь ни разу не просила тебя остановиться. – Мои пальцы медлят на пуговице пояса брюк.

      Онемев, он смотрит на меня, не веря своим ушам. Его грудь часто поднимается и опускается.

      Я наклоняюсь к его уху.

      – Коснись меня.

      Он решается.

      Мое лицо в его ладонях, мои губы в его губах, и он целует меня, я кислород, а он умирает без дыхания. Он почти сверху, его рука в моих волосах, другая гладит меня и подхватывает под колено, подтягивая меня ближе, выше, теснее. Он рассыпает поцелуи на моей шее, и экстатическая электрическая энергия пронизывает меня, зажигая внутри пламя. Я вот-вот воспламенюсь от нервного возбуждения, пропитавшего каждое мгновение. Я хочу погрузиться в его существо, ощутить его всеми пятью чувствами, утонуть в волнах чуда, осветившего мою жизнь.

      Я хочу узнать вкус его тела.

      Адам берет меня за руки и проводит ими по своей груди, направляя мои пальцы вниз, к поясу, снова ловит губами мои губы и снова, снова, снова погружает меня в исступление, из которого я не хочу выходить. Но этого мало. Этого все равно мало. Я хочу растаять и впитаться в него, обвести все формы его тела одними губами. Сердце бешено гонит кровь, лишая воли, закручивая все в урагане напряжения. Адам отстраняется, чтобы вздохнуть, но я притягиваю его к себе, истомленная желанием, безрассудная, жаждущая его прикосновения. Его руки проникают ко мне под майку, гладят меня так, как ни разу еще не осмеливались, и майка уже у меня на голове, когда дверь со скрипом приоткрывается. Мы замираем.

      – Адам…

      Адаму с трудом удается отдышаться. Он опускается на подушку, и я чувствую исходящий от него жар. Биение его сердца гулко отдается в комнате. Я подавляю десяток криков. Приподняв голову, Адам спрашивает почти обычным голосом:

      – Что, Джеймс?

      – Можно, я с тобой посплю?

      Адам садится. Он дышит тяжело, но как-то сразу берет себя в руки.

      – Конечно, можно. – Его голос звучит мягче, он говорит медленнее. – Плохой сон?

      Джеймс не отвечает.

      Адам встает.

      Джеймс икает, будто от сдерживаемых слез. В темноте я вижу, как Адам обнимает братишку.

      – Ты же вроде говорил, все прошло? – слышу я шепот Адама, но в его словах нет упрека, только забота.

      Джеймс что-то ответил, я не разобрала.

      Адам берет его на руки – я удивилась, каким крошечным сразу показался мне Джеймс, они исчезают в кладовой-спальне и сразу возвращаются с постелью. Только устроившись в нескольких футах от брата, Джеймс наконец засыпает. Тишину нарушает лишь его прерывистое дыхание.

      Адам поворачивается ко мне. Я – глыба молчания, пораженная, потрясенная, глубоко растроганная.