Исход. Павел Патлусов

кузница, осталась неповреждённой.

      – Что кричите? – подошёл к пленникам Онуфрий, зло пнув ногою Асыка. – Не шумите! А ты Михаил внимательно следи за ними, а то шаман может что – то с тобой проделать.

      – Как он проделает, если ноги и руки связаны?

      – А язык – то не связан…

      – А-а-а-а, – задумался ватажник. – Надо вырезать…

      – Погоди, – как он тебе объяснит дорогу к Священному дереву. А?

      – О-о-о

      – Глаз не смыкай с них.

      – По-своему что-то лепечут.

      – Пусть чешут языки, – махнул рукой Сундуков направляясь к двум ватажникам, которые уже спали крепким сном, не взирая дурной запах, от сгоревших человеческих тел.

      В своем подземном убежище Татья начала замерзать, и потому, под утро, приблизилась ближе к колу; там было теплее, но дурной запах мог вызвать сильный кашель. Поэтому Татья под самый кол не заползала. Под землёй она прекрасно слышала все передвижения ватажников; от каждого шага земля вибрировала. Татья невольно подметила: каждый человек имеет свой звук в земле. Особенно ей не нравился тяжелый, гулкий звук, который по силе превосходил звуки других бандитов; она даже не могла дать такому гулу характеристику, но подумала: такой человек Земли не жалеет.

      Наступило утро. Солнце озаряло землю скупыми лучами также как и в предыдущий день, но что-то в долине реки Сылвы изменилось: в воздухе кружила неизгладимая тоска, печаль. Юрты и колы ещё продолжали дымиться, сладковатый запах человеческих трупов в утренней свежести чувствовался сильнее, чем ночью.

      – Пора идти, – забеспокоился атаман, сморщив «дубоватый» нос и подёргав окладистую бороду.

      – Пусть подсохнет, – закапризничал Николай. – Роса.

      – Лучше уж вымокнуть, чем здесь на вонючем пепелище сидеть, – возразил ему Сундуков, поднимаясь с ложа.

      – Надо было вначале шкурки бобров у них взять, а потом жечь, – с возмущением высказался Михаил.

      – Надо! – заскрипел зубами Онуфрий. – Иди посмотри на Тихона и Арсения, – все бы на копьях были, дурень! Иди лучше к вогулам и ведите их с Афоней сюда, – пора выходить на дерево.

      Через небольшой промежуток времени вогулы, подтыкаемые в бока ножами, стояли возле ватажников.

      – Ярык, не надо их вести к Священному дереву, – по-вогульски сказал Асык. – Примем здесь смерть вместе с нашим народом.

      – Нет смысла, – ответил шаман.

      – Глянь, атаман, – воскликнул Михаил. – Лопочут, суки. – Он ткнул ножом Асыка в бедро. Асык даже глазом не повёл.

      – Ты, собака, что делаешь, – набросился на него Онуфрий. – Не смей дековаться43 над проводниками!

      Одновременно он подмигнул ватажникам; его заступничество было не более чем театральной позой «доброго» дяди.

      – Почему нет смысла? – начал вновь разговор Асык с шаманом.

      – Наш поход имеет смысл в качестве мести – вот и всё.

      Надеюсь, тебе уже нет никакой разницы когда в этот день, кстати, чудесный для смерти, ты уйдешь

43

Дековаться – издеваться, насиловать, мучить.