Затерянные в параллелях. Лариса Малмыгина

дикоросы? Нефтехимический завод Александровска их уничтожил? А тогда почему погост утопает в сорняках?

      – Потому что усопшие никому не надобны, – тяжело вздохнул Корнеев.

      – Усопшие? – вздрогнула я, в животе вновь запорхали бабочки. – При чем тут усопшие?

      – При том, – отмахнулся Леонтий. – Айда в хату, грю.

      Я с неохотой повиновалась.

      В сенях, занавешенных тяжелой паутиной, пахнуло прелостью. Вход в жилище Силыча был настолько низким, что пришлось наклониться. Дощатые полати, большая русская печь и черный от времени деревянный стол составляли все ее убранство. За столом, отвернувшись к окну, кто-то сидел, в темноте горницы я смогла разглядеть мужской силуэт.

      – Проходь, проходь. – ткнул меня сзади кулаком Корнеев, сердце мое рухнуло в пятки, но я сделала шаг.

      Мужчина медленно повернулся на голос.

      – Кристина, ты? – хрипло произнес он и стремительно поднялся навстречу.

      Я вновь шагнула вперед и остановилась возле незнакомца.

      Глава 6

      Мир рушился, он складывался карточной колодой и рассыпался в разные стороны, потом снова складывался и снова рассыпался. Где-то завыл гудок паровоза, он выл до тех пор, пока я не поняла, что это сработала сигнализация в моей голове. Надо было срочно спасаться, но спасение не представлялось возможным.

      «Спокойно, Кристина, спокойно»! – эти слова всегда поддерживали в трудную минуту, и я их произнесла так громко, как только могла.

      – Она падает, – голос издалека заставил очнуться. Синева глаз из-под черных бровей стала еще ярче, губы еще нежнее, молодая кожа обтягивала высокие скулы и спускалась на сильную, мускулистую грудь….

      – Дядя Гена, – с трудом выговорила я, – вы же умерли, дядя Гена. Я видела вашу заброшенную могилку.

      – Я умер? – брови удивленно поползли вверх. – С какой стати я умер? А могилка занята другим человеком, да… Дело в том….

      Ширяев, видимо, подбирал слова. Он нервничал.

      – Делов-то, – встрял сзади стоящий Силыч. – Ну, занял и занял, пущай поживет. А чё, ты супротив нашенских порядков?

      В его голосе послышались угрожающие нотки.

      – Она не против, – заступился за меня дядя Гена. – Правда, девочка?

      «Девочке» было пятьдесят, но я не обратила внимания на подвох и даже не подумала, что неразделенная любовь моего детства сейчас годится мне чуть ли не в сыновья. Зато безумно захотелось верить помолодевшему другу папы.

      – Я бы мог назваться другим именем и заявить, что там лежит мой брат близнец, о котором никто понятия не имел, и я в том числе, так обычно поступают многие в нашем мире, – усаживая меня на полати, ласково проговорил дядя Гена. – Но ты бы все равно меня раскусила. Так ведь, Кристина?

      Я кивнула.

      – В таком случае будем откровенны, – осветился своей особенной, фотогеничной, улыбкой фотограф Ширяев. – Мы находимся в….

      Сейчас он скажет, сейчас я узнаю, сейчас….

      – Погодь, –