Кофе на троих (сборник). Андрей Виноградов

заметил.

      – Ну, хоть повеселела. Тёть Зой, а ты ведь на самом деле нигде не была?

      – Ты, Олежа, как-то уж… Ну не знаю… Слишком категоричен, что ли?

      – Я, в смысле, за границей.

      – За границей – нет, не была.

      – И как тебе?

      – Пытаюсь понять, разобраться в ощущениях.

      – Разберешься – посвятишь?

      – Как разберусь… Девушке переведи, а то она нервничать начинает, стоит нам заговорить.

      – Тебе кажется.

      – Ну… Пусть так, тебе видней, но ты все-таки проясни – о чем мы…

      – Не волнуйся.

      – Да у меня и повода нет.

      – Carpe Diem, тёть Зой. Наслаждайся моментом.

      – Слишком му́дро. Никак латынь?

      – Она, родимая.

      – Сразил, племяш, ученостью наповал.

      – Вот же ты язва…

      – А ты альмагелем в меня плесни!

      – Олли? Зо?

      До сих пор не случалось такого, чтобы Зоя посетовала на жизнь за то, что та, сквалыжница, обделила ее вояжами дальними, «заморскими»… По большому счету и близкими, «вдоль бережка» Зоя не была избалована. Если не относиться всерьез к летним детским поездкам с семьей на Черное море и одной взрослой на море Азовское, откуда она сбежала до срока с кишечной инфекцией и подозрениями похуже, не смертельными, но, слава богу, рассеявшимися. А потом началась другая жизнь, и все путешествия, те, что дальше работы, подруг, магазинов, как-то сами собой свелись к часу пятнадцати в толчее электрички с последующей прогулкой к старой даче через замусоренный лесок, нелюбимый Зоей, она вечно вздрагивала от непривычных шумов, особенно если шла в сумерках или ночью. Дважды принималась копить на машину и дважды накопленное уходило на латание дыр, в том числе и на даче. Конечно, можно было ее продать, тогда и на машину хватило бы, да еще и осталось, но куда на ней ездить, если дачи не будет?

      Электрички Зоя всей душой ненавидела, называла «непродыхайками», а дарвиновскую теорию происхождения человека обогатила скрещиванием обезьяны и муравья, от которой будущая гроза всего живого, гомо сапиенс, взял единственное умение, зато ставшее образом жизни, – тащить. Тащить все и всегда. Совершенно необязательно только чужое, но, как правило, на себе.

      Так сложилась жизнь, что Зоя и сама не сильно странствовала и другим не завидовала. «Вольно вам: обгорели, отравились и еще долгов на полгода вперед…» Впрочем, легко соглашалась, что чего-то не понимает. Наверное, могла бы раз в год Турцию себе позволить или Египет, но больше любила тихое Подмосковье. С таким настроением и приняла из рук ни с того ни с сего расщедрившейся судьбы, имевшей, впрочем, земное и весьма привлекательное обличье, поездку в Париж. Спокойно приняла, без восторженных «охов» и «ахов», скорее уж наоборот. «О господи…» – то и дело вздыхала в очередях в ОВИРе, а в аэропорту Шереметьево, нервно, убористо и неразборчиво заполняя листок декларации, принялась повторять про себя случайно услышанное: «Оно мне надо?» Универсальный, с клеймом