Дорога цариц. Александр Прозоров

ешьте. Чего терпеть?

      Дети охотно откликнулись на приглашение, хорошо приложившись к рыбе и пирогам и сметя из миски все сласти, что в ней имелись. За угощением они и не заметили, как хозяйка исчезла из светелки, и спохватились, лишь услышав громкий голос за дверью:

      – А у меня для тебя нежданность, любый мой…

      Торопливо отодвинув миски, Борис вскочил. Следом поднялась девочка.

      Дверь распахнулась, в светелку вошел высокий мужчина с короткой, но окладистой русой бородкой из вьющихся мелким бесом волосков. Бобровая шапка, рубаха из переливчатого синего бархата, пояс с золотыми накладками и самоцветами, два крупных перстня на правой руке, смуглое, обветренное лицо с острым носом и пронзительно-синие глаза. Увидев детей, он удивленно вскинул густые русые брови и перевел взгляд на жену.

      – Племянники твои приехали, Дима, – улыбнулась она. – Нешто не узнаешь?

      – Пе-ервый ра-аз ви-ижу-у… – протяжно ответил постельничий. – Вы чьи будете, чада, и какая такая напасть принесла вас ко мне на порог?

      – Дети Федора Ивановича мы, – посерьезнел от такого приема Борис. – Преставился батюшка наш. Нет больше среднего брата твого, Дмитрий Иванович.

      – Вот как? – вздохнул хозяин и опустился на скамью, сев за стол напротив гостей. – И какие еще в деревне нашей новости?

      – Матушка твоя Агриппина, бабка наша, пребывает в полном здравии, – степенно начал рассказывать Борис. – Старший брат твой, Василий, тоже здоров. Токмо бездетен. Не дает ему Господь потомков. Да и мы с сестрой, знамо, не нужны. А так… Земля родит, уловы есть. Вот токмо с охотой ныне совсем плохо.

      – С охотой в Годуново токмо у меня одного хорошо получалось, – криво усмехнулся боярин Дмитрий. – Лишь я ей и радовался. Вы, чада, ко мне зачем пришли?

      Бориса кинуло в краску. Он сглотнул и хрипло произнес:

      – За советом…

      – Дима, ты чего? – встревожилась боярыня, обошла стол и встала за детьми.

      – Про меня чего братья и матушка сказывали? – полюбопытствовал постельничий.

      Боря невразумительно замычал, лихорадочно думая, что ответить. Его сестра оказалась смелее и с детской прямолинейностью выдохнула:

      – Ругают много, Дмитрий Иванович.

      Боярин поднял взгляд на жену, как бы говоря: «Теперь поняла?»

      – Они же дети! – Женщина положила ладони на плечи девочки.

      – Да вижу, что не котята, – хмыкнул боярин. Чуть откинулся, крикнул в дверь: – Пятка, где ты там прячешься?! Убирайте со стола, мне объедки не нужны. Кубок принеси да кувшин фряжского!

      – Дима? – вопросительно произнесла боярыня.

      – Наших-то сыновей в Москве с няньками оставила, – вдруг попрекнул он супругу.

      – Куда младенцев-то в место неухоженное везти? – возразила боярыня Агриппина. – Как обживемся, заберу.

      Она отпустила сирот, обошла стол, обняла мужа за шею, наклонилась и шепнула в ухо:

      – Это я с тобой, как ниточка с иголочкой. Хоть в праздник, хоть в прорубь, хоть в мир, хоть в пламень.