Муза. Джесси Бёртон

в сьерре, как на своем мольберте, почти не тронутом акварелью. Они приезжали, жили какое-то время, и почти все уезжали обратно.

      Уголком глаза Тереза заметила, что Олив в дом не ушла. Мыски ее шерстяных носков были неумело заштопаны – вот уж стыдоба. Люди такого пошиба должны одеваться получше. Олив подошла к ней и опустилась на колени.

      – Давайте я вам помогу, – предложила она на корявом испанском, что Терезу удивило. У девушки под ногтями просматривалась зеленая краска. По ее коротким волосам уже плакали ножницы – нерасчесанные, они напоминали шляпку огромного гриба. Когда Олив улыбнулась, Терезу поразило, насколько черты ее лица повторяли материнские, но где-то они дали сбой, и «эхо» получилось резковатым.

      – Я еще в пижаме, – сказала Олив, и Тереза не нашлась, что на это ответить. Зачем объяснять очевидное? Она подняла с террасы тушку с болтающейся головой и сунула ее обратно в наплечную сумку.

      – Красиво здесь, – продолжила Олив, взвешивая лимон на ладони. – Если верить Бедекеру, то до Северной Африки отсюда рукой подать. «Короли-католики оторвали эти земли от мавританских халифатов. Убийственная жара летом, пробирающий до дрожи холод зимой и необъятное ночное небо круглый год». Наизусть запомнила.

      Она выглядела нервной. Когда мать назвала ее трусихой, казалось, что Олив огрызнется, но все жесткие слова остались при ней. В ее руках, во всем теле чувствовался какой-то порыв. Она напоминала Терезе мечущегося зверя, увидевшего, что кто-то приблизился к клетке.

      – И давно вы женаты? – Олив снова перешла на испанский.

      Тереза с удивлением на нее уставилась.

      – Женаты?

      Олив нахмурилась.

      – Casados… правильно?

      Тереза рассмеялась.

      – Исаак мой брат, – ответила она на английском.

      Олив, покраснев, выдернула из свитера торчащую шерстяную нитку.

      – Вот как. А я подумала…

      – Нет. У нас… у нас разные матери.

      – Понятно. – Олив, похоже, овладела собой. – У вас прекрасный английский.

      Тереза деликатно забрала у нее лимон, на который Олив с удивлением посмотрела, словно забыв, что секунду назад держала его в руке.

      – В Эскинасе жила американка, у которой я работала. – Тереза решила умолчать о немецкой семье, где она тоже успела поработать; от этой семьи, уехавшей в Берлин всего несколько месяцев назад, у нее осталось рудиментарное знание немецкого языка. Жизнь ее научила не выкладывать сразу все карты. – Ее звали мисс Банетти. Она не говорила по-нашему.

      Олив словно проснулась.

      – Так вот почему вы здесь? Вы хотите у нас работать? А чем занимается ваш брат?

      Тереза пересекла веранду и задержала взгляд на голых деревьях в саду.

      – Наш отец, Дон Альфонсо, прислуживает владелице этого дома и земли.

      – Она и вправду герцогиня?

      – Да. Она из старинной семьи.

      – Видимо, она давно не бывала на этой финке. Столько пыли! Ой… я вас ни в чем не обвиняю…

      – La duquesa тут не бывает, –