Впусти меня. Юн Айвиде Линдквист

который указывал Йонни.

      – Ну вот и молодец. А мы ведь тебя ждали, Поросенок. Долго ждали.

      – А потом пришел Томас и сказал, что ты здесь, – добавил Микке.

      Глаза Томаса ничего не выражали. В младших классах Оскар дружил с ним, часто играл в его дворе, но в начале пятого класса, после летних каникул, Томас вдруг переменился. Даже говорить начал по-другому, по-взрослому. Оскар знал, что учителя считали его самым умным в классе. Это чувствовалось по тому, как они с ним разговаривали. У него был компьютер. Он собирался стать врачом.

      Оскару захотелось швырнуть камень, зажатый в руке, в лицо Томасу. Прямо в рот, открывшийся, чтобы что-то сказать.

      – Что же ты не бежишь? Ну, беги!

      Прут Йонни со свистом рассек воздух. Оскар крепче сжал камень.

      Почему же ты не бежишь?

      Он уже чувствовал обжигающую боль прута, секущего по ногам. Выбраться бы на аллею, где ходят взрослые, – при них его трогать не посмеют.

      Почему я не бегу?

      Потому что у него все равно не было ни малейшего шанса. Он и пяти шагов пробежать не успел бы, прежде чем его настигнут.

      – Не надо.

      Йонни повернул к нему голову, делая вид, что не расслышал:

      – Что ты сказал, Поросенок?

      – Не трогайте меня.

      Йонни повернулся к Микке:

      – Он считает, что мы не должны его трогать.

      Микке покачал головой:

      – А мы-то старались, розги делали… – Он помахал своим прутом.

      – Томас, а ты как думаешь?

      Томас смотрел на Оскара, как на крысу, попавшую живьем в капкан:

      – Я думаю, что Поросенка нужно слегка проучить.

      Их было трое. У них были прутья. Положение было крайне невыгодным. Он мог бы швырнуть камень в лицо Томасу. Или ударить с размаху, если тот подойдет ближе. За этим последовал бы разговор с директором и прочее, и прочее. Но, может, его поймут? Все-таки трое с прутьями.

      Я был в отчаянии.

      Он не был в отчаянии. Наоборот, сквозь страх в душе нарастало спокойствие – он принял решение. Пусть они его только ударят, дадут повод засветить камнем по мерзкой морде Томаса.

      Йонни с Микке сделали шаг вперед. Йонни хлестнул его прутом по ляжке, и он согнулся пополам от дикой боли. Микке зашел сзади и схватил его за руки, прижав их к бокам.

      Только не это!

      Теперь он не мог бросить камень. Йонни снова полоснул его по ногам, крутанулся вокруг своей оси, как Робин Гуд в фильме, и нанес новый удар.

      Ноги Оскара горели от боли. Он извивался в руках Микке, но вырваться не мог. На глаза навернулись слезы. Он заорал. Йонни снова сильно хлестнул его по ногам, задев Микке, который завопил: «Черт, да осторожнее ты!» – но Оскара не выпустил.

      По щеке Оскара покатилась слеза. Это несправедливо! Он же все убрал, сделал, как они велели, так почему же они его мучают?!

      Камень, зажатый в его руке, упал на землю, и тогда он зарыдал по-настоящему.

      Голосом, полным издевательского сострадания, Йонни произнес:

      – Смотрите-ка, Поросенок