Спасибо одиночеству (сборник). Николай Гайдук

обабилась. Двойной подбородок нежное сальце свесил; груди тоже будто салом налились – распирали кофточки и платья, которые жена не успевала перешивать. Но это перемены физического свойства. В конце концов, на это можно было закрыть глаза. А вот перемены в характере, в поведении Мальвы – это не могло не беспокоить.

      Чёрт знает, сколько ещё на заводе пришлось бы ему резать «железных поросят», но вдруг случился резкий поворот в семейном сюжете.

      – Нам квартиру дали! – однажды с порога сообщила жена, радостно сияя глазками-мальвами.

      – Ну, слава тебе, господи! – Он тоже засиял. – Значит, всё-таки добил я этих оглоедов. Я вчера ходил по кабинетам, позавчера. Тебе не говорил, чтоб зря не обнадеживать. А вот им прямо так и заявил: я вас добью!

      Одёргивая юбку, Мальва усмехнулась. – Добил! – сказала как-то многозначительно.

      Сердце Пашки отчего-то дрогнуло, но буксовать на ровном месте не было причин, тем более что Мальва открыла сумку, вино достала, фрукты.

      – Муж, объелся груш! Давай обмоем!

      Она как-то странно себя стала вести – вызывающе, подковырками.

      – Что с тобой? – Ничего. Наливай.

      Он посмотрел, как Мальва жадно выпила. – А чего ты глушишь? Как грузчики в порту.

      Тыльной стороной ладони она вытерла кровавый отпечаток вина, оставшийся на губах.

      – Большая радость – большая выпивка. Кажется, так твой папенька покойный говорил?

      Отодвинув рюмку нетронутого красного вина, Скрипалёв оделся.

      – Пойду, схожу за сыном.

      Возле детского садика он остановился, напряжённо глядя в голубую даль, где пропадало солнце. Рваные чёрные тучи клубились на горизонте. В чёрной сердцевине туч время от времени сверкало, будто распускались и тут же вяли поднебесные цветы. По степям катилась первая весенняя гроза, с каждой минутой свежело. Деревья широкой своей парусиной ловили крепкий ветер – молодая листва трепетала, бледнея исподом. Ласточки слетели с проводов – попрятались. За рекою на лугу лошади встревожились – гривы трепетали на ветру.

      Потом новоселье справляли. Всё как будто нормально – «всё, как у людей», только почему-то в глубине души у Скрипалёва поселилась тихая, ничем не объяснимая тревога и тоска – жена от него стала отдаляться; он ощущал охлаждение, отчуждение. Особенно сильно это было заметно в застольях, куда Скрипалёва приглашали играть – всё на тех же свадьбах, какие запомнились с детства, или на днях рождения у друзей. На этих вечеринках Мальва, свекольно раскрасневшись от выпивки, «хвостом вертела» напропалую, тучные телеса свои отчаянно растрясала в танцах и вообще вела себя фривольно, даже слишком. И Птаха, в конце концов, зарёкся ходить с ней на разные пьянки-гулянки.

      – Люди зовут, чего ты фордыбачишься? – недоумевала Мальва.

      – Разонравилось пить и плясать, и терять свою жизнь без оглядки, – отвечал он стихами. – Лучше хозяйством займусь. Надо мало-мало обустроиться.

      – Хозяйством? – удивилась жена. –