На этом свете (сборник). Дмитрий Филиппов

одежду на берегу.

      Тут шальная мысль залетела Тиме в голову, он нехорошо улыбнулся и посмотрел на Радика.

      – Слышь, Радист, давай я тебя плавать научу.

      – Я сам как-нибудь.

      – Да ты не боись, если что, я тебя вытащу. Раньше так всех плавать учили.

      Он медленно поднялся, сделал шаг навстречу. Плот качнуло.

      – Тима, не надо, – голос предательски задрожал. – Мы же не раньше живем, мы же сейчас…

      – Да все нормально будет.

      Радику стало страшно. Он боялся Тиму. Он боялся воды. Боялся скалистого берега. И даже солнце, лес, сопки и куст орешника стали чужими, пугающими, перешедшими на сторону врага. Радик мертвой хваткой вцепился в поддон.

      Тима присел рядом, схватил за руку, силясь вырвать ее с корнем, стал по одному выгибать пальцы, как гвозди вытягивают клещами. И все шипел под нос: «Не ссы… Да не ссы ты… Ну чего ты ссышь?»

      Наступила секунда, когда онемевшие пальцы осознали свою слабость, перестали слушаться, и Радик, зверея от страха, взвизгнул, дернулся всем телом и ударил друга локтем по лицу, в самый нос, в самый хрящ. Тот отлетел на край поддона, плот заторможенно закачался, хлебая бортами озерную воду. Хлынула кровь из разбитого носа.

      Радик тяжело дышал, затравленно глядел на Тиму. Тот молча зачерпнул воду, размазал ладонью кровь по лицу. Встал, схватил весло. Взгляд – отрешенный, неживой, как из другого мира.

      Замахнуться он не успел. На четверть плеча его опередил выкрик с берега:

      – Плывите сюда, ушлепки!

      Тима с Радиком обернулись: на берегу, спрятав руки в карманах брюк, стоял Доля со своими шакалами.

Лягушачья икра

      Глаза у Кости Долинского круглые, желтые. Белесые брови сливаются с туберкулезного цвета кожей. Мясистые губы полуоткрыты. Взгляд прямой, цепкий и равнодушный.

      Радик с Тимой стоят в двух шагах, на расстоянии оплеухи. Трусовато озираются, переминаются с ноги на ногу.

      Доля гаденько улыбается. Доля доволен.

      – Вы чего тут вообще? А?

      Ребята переглядываются.

      – Оглохли?

      – Нет, – говорит Тима.

      – А чего молчим тогда?

      – Мы не молчим.

      Началась игра. Самая любимая детская игра. В сильных и слабых. В победителей и побежденных. В судью и жертву. Это самая интересная детская игра. Казаки-разбойники отдыхают. Одну из немногих, дети забирают эту игру во взрослую жизнь. Нет, они не плохие и не хорошие – такова поганая человеческая натура.

      – Просто покататься решили, – подал голос Радик.

      – Усохни, шкет. Рот будешь открывать у стоматолога.

      Шакалята довольно смеются.

      – Смотри, Костя, – произносит один, – они еще и художники.

      Доля обернулся, бросил взгляд на берег, на корявенькие рисунки и тут же заржал во все горло. И казалось, этот глумливый хохот исходит отовсюду: не спрятаться, не заткнуть уши.

      – Айвазовские, твою мать! Бабу понюхать не терпится?

      Лицо у Доли покраснело, вздулось, как пузырь bubble gum. Смех выступил слезами в уголках круглых глаз.

      И оборвался внезапно.

      – Короче, это