Слово и дело. Книга первая. Царица престрашного зраку. Том 2. Валентин Пикуль

согласно. «Видать, мунстр?»

      – Стойте, – задержал его Бирен. – Я догадываюсь, что вы меня не так поняли… В четыре часа ночи! Ночи, а – не дня!

      Тут Волкова затрясло:

      – Ваше сиятельство, какова причина тому? Полки – не дети малые: их так просто не подымешь!

      Бирен загородил Волкову дорогу, которая – через покои его жены-горбуньи – вела прямо в спальни императрицы.

      – Куда вы? – спросил настороженно.

      – Я должен видеть ея величество, – ответил Волков.

      – Не советую… Я сам не знаю причины сбора полков, но ея величество тревожить не смейте… Итак, в четыре! Ночи…

      И по Москве пошли войска, батареи расставили пушки на перекрестках. Преображенцы, семеновцы и преторианцы полка Измайловского были построены перед дворцом. Заиндевели усы, застыли ноги, всю ночь не отпускали.

      Говорить не давали. Слово сказал – тебя палкой: бац!

      Однако же – говорили.

      – Пошто стоим-то? – шепотом.

      – Заваруха, видать, какая-то…

      – Ша! Как бы не обвели нас, братцы.

      – Да уж куда еще обводить-то? И без того обведены…

      Бац – палкой! – снова тишина, стужа, ночь, звезды.

      И вот – рассвет… Старших офицеров регимента стали звать в апартаменты, а младшие так и остались на дворе мерзнуть. И были тут собраны люди кабинетные; духовенство; генералитет; вельможи первых трех классов. Бирен стоял за спиной императрицы, косо посматривал… Все видели, как он подтолкнул вперед Анну Иоанновну, и та шагнула вбок – словно пьяная.

      – Россия-то, поди, едва не погибла? – начала императрица. – А все отчего? Сами ведаете; не было престолунаследствия порядка дано законного… О конституциях по углам посвистывали!

      Склонились тут выи придворные; свисали пудреные парики до колен и ниже, в трехрядку собрались тупые тевтонские затылки, тряслись жирные брыли щек, плохо выбритых.

      – Мудрость-то! – плакал фельдмаршал Трубецкой. – Какова мудрость-то, матушка… Так и светишься ты вся!

      И медленно все выпрямились (один Бирен не кланялся).

      – Вспомните, – продолжала Анна, – сколь Россия настрадалась от злодеев, когда Петр передо мною помер милостию божией… То-то! Не тогда ли и кондиции те задумали? Ныне же тому не бывать, чтобы заветы предков моих рушить. А дабы Русь от злодейств в будущем предотвратить, полагаю наследника престолу еще при жизни моей назначить…

      Маленькая принцесса Мекленбургская выступила из дверей, и Анна Иоанновна взяла ее на руки.

      – Вот племянница моя! – сказала, подняв ребенка над собой. – Да будь благословенно чрево ее, которое породит в возрасте. И то, что породит она чревом своим, тому и быть на престоле прародительском, престоле Российском… Такова воля моя, самодержавная!

      И заставили присягать. Тут же, пока не одумались.

      Великое смущение было… кому присягать?

      Тому присягать, что родится.

      Когда родится? – Родится, когда родится.

      А что родится? – Тому и быть на русском престоле.

      Высшие