указаны годы пребывания Ле Корбюзье в первопрестольной. Отец в то время был еще школяром, словом – ложь, ложь, вранье. Андрон Петрович впал в истерику, кстати, он действительно говорил правду: Корбюзье знал одну его студенческую работу, проект реставрации здания Центросоюза самого Корбюзье на Б. Мясницкой, и тот бывал в мастерской маэстро на рю де Севр, бывал… Но сын смеялся над ним со слезами на глазах. На следующий день Андрон Петрович попытался восстановить отношения, и повод нашелся самый действенный – визит к первой жене и знакомство Адама сестрой, которую он никогда не видел и которая носила материнскую фамилию – Аничкова. Но для сына это была еще одна большая неправда отцовой жизни. Первая жена Андрона Петровича и мать Адама были в родственных отношениях, что-то вроде сводных сестер, которые из-за отца разорвали всякие связи. Не поеду! Андрон Петрович съездил один, а уже ночью уехал в аэропорт и улетел в Б-бск. Адам не спал, хорошо слышал, как отец тихо ходит по кухне, как щелкают замки чемодана, как закипает чайник, он понял, что отец уезжает, затем скрипнула дверь: на пороге появилась ночная тень. Адам быстро закрыл глаза и сделал вид, что спит. Отец не решился будить и уехал, оставив записку из двух слов: «Прости, сынок». Да еще надышал в комнату запахом валерьянки. Весь тот проклятый день у Андрона Петровича ныли душа и сердце. Адам чувствовал нежное цветение валерьянки в сумраке комнаты и думал о том, что жить, обитать душе в старом теле – ужасно, но придется. Представил на миг, что его руки скованы старостью. Медленно опустил пальцы на стул, стал как бы старчески по-паучьи шарить по предметам: вот ложка, вот стакан, вот будильник, который он не сможет когда-нибудь завести или расслышать трезвон… От жути собственного воображения он вскочил и сделал стойку на руках. Странная картина – молодой человек, застывший ногами вверх в латунном сумраке московского рассвета, Адам-сын, разлюбивший Бога-отца.
Приезд Андрона Петровича имел для сына еще одно внезапное продолжение: неизвестная сестра Майя пришла сама. Дня через два внезапно грянул звонок в прихожей: на пороге квартиры появились три девушки и устроили Адаму розыгрыш. Майя хотела, чтобы он сам угадал, кто из них она – его сестра. И хотя в памяти Адама хранилась фотокарточка белобрысой девочки с челочкой, которая обнимала за шею овчарку, он назвал ее последней. Голос крови ничего в его случае не подсказал; меньше всего Адам хотел, чтобы сестрой оказалась именно эта девица в фиолетовом парике, с густо наложенными тенями вокруг глаз, в модной мини-юбке в складочку и таких же модняцких туфлях-лакировках на исполинской пробковой платформе… Оказывается, два дня назад отец оставил первой жене московский адрес Адама. И предупредил, что первым тот никогда не придет: струсит не понравиться! Почему? Неужели отец прав и в Адаме живет такая вот трусливая опаска нарцисса?
Сестрица Майя оказалась выше его ростом на целую голову, даже и тогда, когда сбросила с ног высоченные туфли.
Адам достал из холодильника нехитрую снедь: сыр, масло, банку икры из
