Эрон. Анатолий Королев

невнимательно, ее знобило и мутило от выпитого, кроме того… но об этом чуть позже. Уже было почти светло, когда в шестом часу утра они приехали на Ленинские горы, откуда открывался вид на всю центральную часть столицы, Адам вручил Лёке пурпурное стекло, которым он сам пользовался для контраста, но Стелла не хотела смотреть через помеху, глянула и тут же вернула стекло, насильственный вид просто пугал – там панорама была разом охвачена адским пожаром. Ей же хотелось, чтобы они помолчали вдвоем в рассветный час на берегу прощания, но Адам не был к ней чуток, он иронично описывал вид Метрограда, если б при Сталине удалось построить помпезный колосс Дома Советов высотой в четыреста пятнадцать метров, плюс еще 80-метровую статую Ленина на макушке левиафана. «Представляешь! Только скульптура ростом с колокольню Ивана Великого. При низкой облачности вождю облаками б отрезало голову. Истукан без башки в вышине. В голове планировали разместить библиотеку, а в указательном пальце Ильича – кабинет Сталина. Ха!» Стелла устала. Для нее эта ночь поражения, мысли о Б-бске были невыносимы. Она слепо смотрела, как по излучине реки, в разводах тополиного пуха, плывут ранние речные трамвайчики, их палубы пустынны, а по метромосту текут первые еще малолюдные стеклянные гусеницы метропоездов. Огромной беззвучной чашей лежал внизу стадион в зеленом тумане регулярного парка. Это великое безлюдье делало панораму Метрополиса ирреальным видением, ирреальность которого подчеркивала блистающая гряда небесной выси. Все замерло в преддверии атаки непобедимого солнца. Последней из звезд на востоке погас Люцифер – утренняя Венера. Они враждебно молчали. Солнечный диск всходил озлобленным божеством в запахе гари. Это будет самое жаркое лето столетия, и на гранях столицы уже посверкивали злые зарницы солнечных жал. Адам оторвал взгляд от глупого стекла, в глазу от напряжения закипели слезы. Отсюда писал в 1851 году свой знаменитый вид на Москву с Воробьевых гор Айвазовский, где за розоватым стволом одинокой исполинской сосны, в млечном румянце идеализированных далей не виделся, а мерещился бело-зефирной грезой какой-то сказочный град, у которого еще не хватало высоты, чтобы издали отразиться в близкой чистой полусонной реке, с лодками ранних рыбарей. Их бедность равна нищете птиц, рыб и воды. Панорама набожно дышит безропотностью перед Богом.

      И все же однажды Метроград адским цыпленком вылупился именно из той мечтательной скорлупы смирения земли перед высью с эфирными облаками.

      Через два часа ее поезд уходил с Курского вокзала. Она стояла у окна вагона, пытаясь сосредоточиться на расставании, но ее непрестанно толкали пассажиры, Адам тоже качался в толпе людей, хлынувших на перрон с пригородной электрички. Она хотела запомнить этого любимого пухлого мальчика с ежиком светлых волос, с упрямыми губами бутуза у вагона, в потертой кожаной курточке и рыжем свитерке, надетом – она знала – на голое тело, который писал в воздухе непонятные слова, от рук которого