Хочу отдохнуть от сатиры…. Саша Чёрный

свой дух!

      В будках куклы и баранки,

      Чижики, цветы…

      Золотые рыбки в банке

      Раскрывают рты.

      Все звончее над шатрами

      Вьется писк и гам.

      Дети с пестрыми шарами

      Тянутся к ларькам.

      «Верба! верба!» в каждой лапке

      Бархатный пучок.

      Дед распродал все охапки —

      Ловкий старичок!

      Шерстяные обезьянки

      Пляшут на щитках.

      «Ме-ри-кан-ский житель в склянке

      Ходит на руках!»

      Пудель, страшно удивленный,

      Тявкает на всех.

      В небо шар взлетел зеленый,

      А вдогонку – смех!

      Вот она какая верба!

      А у входа в ряд —

      На прилавочке у серба

      Вафельки лежат.

1912

      Из цикла «Литературный цех»

      «…Жестокий бог литературы!..»

      Жестокий бог литературы!

      Давно тебе я не служил:

      Ленился, думал, спал и жил, —

      Забыл журнальные фигуры,

      Интриг и купли кислый ил,

      Молчанья боль, и трепет шкуры,

      И терпкий аромат чернил…

      Но странно, верная мечта

      Не отцвела – живет и рдеет.

      Не изменяет красота —

      Всё громче шепчет и смелеет.

      Недостижимое светлеет,

      И вновь пленяет высота…

      Опять идти к ларям впотьмах,

      Где зазыванье, пыль и давка,

      Где все слепые у прилавка

      Убого спорят о цветах?…

      Где царь-апломб решает ставки,

      Где мода – властный падишах…

      Собрав с мечты душистый мед,

      Беспечный, как мечтатель-инок,

      Придешь сконфуженно на рынок —

      Орут ослы, шумит народ,

      В ларях пестрят возы новинок, —

      Вступать ли в жалкий поединок

      Иль унести домой свой сот?…

1912

      Недоразумение

      Она была поэтесса,

      Поэтесса бальзаковских лет.

      А он был просто повеса,

      Курчавый и пылкий брюнет.

      Повеса пришел к поэтессе.

      В полумраке дышали духи,

      На софе, как в торжественной мессе,

      Поэтесса гнусила стихи:

      «О, сумей огнедышащей лаской

      Всколыхнуть мою сонную страсть.

      К пене бедер, за алой подвязкой

      Ты не бойся устами припасть!

      Я свежа, как дыханье левкоя,

      О, сплетем же истомности тел!..»

      Продолжение было такое,

      Что курчавый брюнет покраснел.

      Покраснел, но оправился быстро

      И подумал: была не была!

      Здесь не думские речи министра,

      Не слова здесь нужны, а дела…

      С несдержанной силой кентавра

      Поэтессу повеса привлек,

      Но визгливо-вульгарное: «Мавра!»

      Охладило кипучий поток.

      «Простите… – вскочил он, – вы сами…»

      Но в глазах ее холод и честь:

      «Вы смели к порядочной даме,

      Как дворник, с объятьями лезть?!»

      Вот чинная Мавра. И задом

      Уходит испуганный гость.

      В