Старик и ангел. Александр Кабаков

газет. Однако полковника Михайлова это нисколько не смутило.

      – Ничуть не поздно, – живо возразил полковник. – Мы с вами ровесники, да и вообще… Вы не заметили разве, что мы похожи и даже говорим одинаково, как никто уж теперь не говорит? И в какие «такие» организации? Вы разве поинтересовались, в какой именно организации я служу? Аббревиатуру углядели, да и ту поняли неправильно. Всюду вам гэбэ мерещится, просто паранойя…

      – А как же правильно название вашей славной конторы понимать? – с отважным ехидством тяжелобольного спросил Кузнецов. – Финансовый совет благотворителей?

      – Вы меня, Сергей Григорьевич, не обидите, меня кто только ни пытался обидеть, – Михайлов громко рассмеялся. – И ни у кого не получилось. Потому что я не развлекаю публику за гонорар, как малопочтенное художественное сословие, и не удовлетворяю собственное любопытство за казенный счет, как ваш брат-ученый. Вот вас, таких, обидеть легко. А я служу, мне за себя не обидно, а исключительно за державу, как сказано в нашем любимом фильме. Служба – она знаете у кого? Только у священников и офицеров, у прочих же – работа, проклятие Гос-подне.

      Кузнецов уже пришел в состояние абсолютно бесстрашное, а последняя ссылка на Бога его просто взбесила – в силу определенных перемен, которые произошли с ним за последние лет пятнадцать.

      – И чему же вы служите, господин офицер? – спросил он, чувствуя, что бешенство овладевает им, давит изнутри на грудь. – Родине, как вы сказали? Родине, что ли, нужны доносы и слежка, придуманные шпионы и вредители?!

      – Старых книг начитались, Сергей Григорьевич, – отсмеявшись, спокойно ответил Михайлов. – Какие доносы, какие вредители? Вы, простите, из ума выжили, что ли? Двадцать первое столе-тие полным ходом идет, вы на сто лет отстали… А ФСБ – это Федеральный Союз Бессмертных, если хотите знать. И вам теперь узнать это – самое время, мне кажется. Вы уже переходите в наше ведение…

      Кузнецов все сильнее задыхался от ненависти. Было чувство, что грудь сейчас лопнет, проломленная изнутри.

      Полковник Михайлов вырвал иглу из своей вены, встал с кровати и, сильно сгибая руку в локте, зажимая прокол, подошел в кровати Кузнецова.

      – Ваша жизнь продолжится бесконечно, Сергей Григорьевич, – сказал он. – И изменится в лучшую сторону. Вы умрете для всех ныне живущих, но это не должно вас огорчать слишком сильно – ведь вам никто не дорог по-настоящему. А на самом деле вы станете бессмертным. Одним из нас – бессмертных и служащих бессмертию.

      С этими словами он вырвал иглу и из вены Кузнецова.

      В эту же секунду открылась дверь палаты и вбежала медсестра, похожая на жену Сергея Григорьевича, если бы он женился удачно, а не на Ольге.

      – Вы что же творите, больной?! – закричала она на Михайлова, и тот мгновенно оказался в своей постели. – Напишу на вас докладную завотделению, живо пойдете на выписку!

      Она склонилась к Кузнецову и, быстро налаживая капельницу, прошептала: «Не волнуйся, миленький, тебе нельзя волноваться…