Офицеры. Владлен Немец

позвонишь из автомата на работу, из дома не надо, кто знает, может на прослушке аппарат будет. Скажешь, в дальней командировке, срочно выехал, попрощаться не успел, когда вернется сам позвонит. От встречи откажись.

      – Поняла, всё поняла, Коленька…

      – Говори, по глазам вижу, что-то не так.

      – Жестоко это как-то. Ни здравствуй, ни прощай.

      – Что тебе сказать. Конечно, лучше бы все объяснить, но сама понимаешь. Да и Наташку так может уберечь удастся. Скажи ей еще, что я о ней помню. Ну а если в течение года не вернусь, пусть больше не ждет.

      – Теперь насчет нашего хозяйства, – продолжил Неретин, – Сберкнижки наши с собой возмешь. Они все на твое имя. На первое время хватит. Ну а вещицы всякие, что я привозил… Они дорогие, но с собой их таскать ни к чему. Подумай сама, что делать, но чтобы завтра их дома не было.

      – Неужто всё отбирать будут?

      – На Сретенке давно была?

      – Давно.

      – Ну и дальше туда не ходи. Там теперь новый магазин открыли. Хорошими вещами задешево торгуют. Это всё у арестованных набрали. Ладно, ладно, не плачь, – обнял сестренку, – может еще ничего не будет.

      Утешал, а сам своим словам не верил. Чутье не обмануло. Через несколько дней после этого разговора ночью раздался стук в дверь: «Телеграмма!».

      Обыск ничего не дал: Неретин уже убрал или уничтожил всю «крамольную» литературу – работы Тухачевскго, первый том Истории Гражданской Войны в СССР (второй том так и не вышел), даже Испанский Дневник Михаила Кольцова. Но если хорошо искать, то все равно что-нибудь да найдется. На всякий случай конфисковали сборник, посвященный смерти Кирова, пластинки с речью Орджоникидзе, еще что-то в этом духе.

      Неретин быстро собрал чемоданчик (что взять в тюрьму обдумал заранее), поцеловал Машеньку, и сам кинул командиру группы: «Пошли, что ли?».

На «курорте» у Ежова

      Первые два дня просто держали в одиночке, никуда не вызывали.

      – На нервы давят. Ладно, давите, не на такого напали.

      На третий день, не говоря худого слова и ничего не объясняя, обработали да так, что едва на ногах стоял. Хорошо хоть отвели в другую камеру, где дожидались своей участи такие же как он бедолаги. Им доставалось ничуть не меньше, особенно если упорствовали при допросах. Николаю оказали посильную помощь, но главными были моральная поддержка, чувсто товарищества. Два дня «отдыхал». Потом повели на допрос.

      – Ну-с, как вам в нашей «гостинице»? – Следователь, тщедушный человечек с остренькими внимательными глазками, улыбнулся краешками губ. – Молчите? Так, давайте уточним для порядку: Неретин Николай Васильевич, бывший майор Красной Армии, изменник Родины, шпион одной иностранной державы, так?

      – Неретин Николай Васильевич, командир Красной Армии.

      – Значит признаваться не будем? Ваше дело. А только я могу очную ставку с вашими дружками организовать, они во всем признались. Да и сестра ваша, – следователь заглянул в записную книжку, – Мария Васильевна, тоже не откажется нам помочь.

      – Ну до сестренки