Все истории. Кроме романов. Аше Гарридо

направить на кухню.

      О мой Прекрасный Господин,

      признайтесь, клятвы забывать

      учил вас ветер с тех вершин,

      где никому вовек бывать

      не довелось, и потому

      завидую тому, кто б мог

      о верности сказать ему —

      и к вам явиться на порог.

      – Ах, эта милая манера прятать подлинное имя дамы за мужским прозвищем! – воскликнула Беренгьера, коснувшись локтя сестриного жениха. Гвидо вздрогнул. – Послушайте, дорогой Гвидо, – могу я так назвать вас, ведь вы не более чем через час станете мне братом? Так вот, мой любезный Гвидо, – ворковала Беренгьера, не обращая внимание на странное выражение, совершенно изменившее лицо Гоасса, – так вот: если бы не знать об этой моде, можно было бы думать, что песня посвящена вам. А так – всё просто! Влюбленный трубадур посылает песню моей сестрице, не успела она еще стать дамой! Берегитесь, милый Гвидо. Что-то будет дальше? А кансона нехороша, хотя мотив очень мил. Но слова чересчур просты. Как вы находите, любезный Гвидо? Но ах! Что за дурной вкус! Почему с этой целью выбрана жонглерка? В день свадьбы, в доме невесты! Это ужасно – при той репутации, которой пользуются эти девицы, если можно так называть их… Отчего же вы молчите?

      Но Гвидо не отвечал.

      – Гвидо, дорогой, разве так вы должны бы попрощаться со мной перед вашей свадьбой?

      – Сенья Беренгьера, простите. Но того, что было в детстве, уже нет.

      – Я знаю, милый Гвидо, я давно догадалась. Но никогда – слышите – никогда я не прощу вам, что вы не собрались с духом и не открылись мне, не отпустили на волю мое сердце. Вы смогли признаться моей сестре, но не мне, не мне, которую называли возлюбленной…

      – Сенья Беренгьера! Ваша сестра сказала вам?

      – Аудьярта? Да ни за что, вы разве не знаете ее?

      – Вы подслушивали?!

      – Я только этим и занимаюсь! Иначе откуда мне знать, что меня ждет? Никогда не прощу. Всю жизнь буду молиться, чтоб вам не знать счастья с Аудьяртой. Ради этого, пожалуй, стоит уйти в монастырь.

      И Беренгьера, громко хохоча, убежала. Гоасс сделал несколько шагов ей вслед, но остановился, оглянулся, словно хотел вернуться в зал. И все-таки пошел прочь.

      О, мой Прекрасный Господин,

      воде пристало ликовать,

      как, вырываясь из плотин

      на волю, примется плясать

      и петь; и право не пойму,

      тому, кто вас назвать бы мог, —

      зачем завидую ему,

      сама придя к вам на порог.

      Мадонна Эрменхильда задержалась около кухни, отдавая распоряжения, уточняя и направляя. И теперь, удивляясь, что до сих пор поет эта жонглерка с голоском прозрачным и чуть зеленоватым, как вода, в которой отражается весенний сад, мадонна Эрменхильда подходила к залу. Она встретила задумчивого Гвидо Гоасса и приветливо кивнула ему в ответ на его поклон: они уже не один раз виделись в течение этого бесконечно хлопотливого дня.

      О, мой Прекрасный Господин,

      а мне пристало тосковать —

      на то достаточно причин —

      и сладкий